Доцент Куравлев до самой смерти лежал в Ставропольской психоневрологической больнице. Профессор Сергей Михайлович Антонов умер от сердечного приступа спустя год после случившегося.

Мы с Алексеем поженились и переехали в Беломорск в Карельской ССР. Первые месяцы меня мучали кошмары. Балашов терпеливо успокаивал каждую ночь. Но я знала, что ему тоже нелегко. Мы прошли всю войну и смогли наладить жизнь после. Но события на Дыхтаю оставили в наших душах слишком глубокий шрам.

Бывало, Алексей запирался в ванной и плакал. Он винил себя в смерти Петренко. Корил, что не спал Ломидзе и пропавшую группу.

После Дыхтаю, в горах мы побывали лишь раз, совершив восхождение на Эльбрус. Лето, простой маршрут, никаких трудностей. Но среди заснеженных пиков мне то и дело мерещились синеглазые охотники, жаждущие притащить своему ненасытному хозяину новую добычу.

Нашей дочке я никогда не рассказывала о произошедшем. Она тоже стала альпинисткой, вышла замуж. У нас появились внуки. Несмотря на свой атеизм, я благодарила бога после каждого ее восхождения.

Как-то раз, в самый разгар перестройки, к нам в гости заехал давний фронтовой друг Алексея – Константин, служивший в КГБ. Он поведал, что после нашего возвращения за северный гребень Дыхтау отправляли специальную вооруженную группу. Им удалось обнаружить заброшенную немецкую базу, но внутри никого не нашли, а объект подорвали.

Мы точно помнили, что профессор успел сделать снимки уродца в операционной. Однако, по словам Константина, снимки загадочным образом пропали почти сразу после инцидента.

Ни один альпинистский маршрут не проходит вблизи от объятого ужасом места, где нам пришлось побывать в далеком 1957 году. Искренне надеюсь, что никому больше не придется пережить тот леденящий страх и отчаяние, что мы когда-то испытали.

Но я до конца своих дней буду помнить заснеженный склон, догоняющую нас смерть и четверостишье, которое раз за разом повторял Куравлев:

«Идет солдат немецкий

по русской стороне,

Несет солдат немецкий

винтовку на ремне».