Задержавшись в саду, она отчаянно пыталась успокоиться. Офицерские дочери не плачут.

Когда она поднималась по задней лестнице в свою спальню, мама окликнула ее и спросила, все ли у нее в порядке.

– Да, мамочка, – ответила Роза. – Абсолютно все. Сейчас я приду к тебе пожелать спокойной ночи.

В спальне все ее новые платья висели на дверцах гардероба и на стене, словно призраки, ждущие, когда начнется ее новая жизнь. Поездка в Лондон с Тори и ее матерью Джонти получилась очень милая. Они купили в универмаге «Харродс» прелестные вещи – легкое, изящное платье с широкой юбкой и чайными розами, к нему розовые замшевые туфли; прелестное платье для тенниса (при виде него мамочка слегка нахмурилась, но промолчала) с атласными лентами, а сзади с чем-то вроде встречной складки.

Мамочка отвезла ее в небольшой дамский салон на площади Бичемп, который рекомендовала мать подруги, – все сплошь ленточки, бантики, канделябры и неяркий персиковый свет. Там Розе купили приданое: тринадцать панталон; корсет со шнуровкой на спине; атласные шаровары; две шелковые нижние юбки и еще длинное персиковое неглиже из шелка, в котором она ощущала себя гламурной незнакомкой. Когда мадам сняла с нее мерку и сделала комплимент ее «идеальным пропорциям», Роза взглянула на свое отражение в зеркале.

Плечи, грудь и даже маленькие розовые соски были скандально выставлены напоказ. В следующий раз она наденет это неглиже и ляжет в постель с Джеком Чендлером. Внезапно позади нее в зеркале вынырнуло мамочкино лицо; вероятно, мамочка подумала о том же самом, потому что странно поморщилась и закрыла глаза. Все это было так внове для них обеих.

Пожалуй, это был самый удобный случай, чтобы расспросить маму о постельных делах, но Роза слишком стеснялась. Визит к доктору Левеллину, старинному другу семьи, охотившемуся вместе с папой, только возбудил ее воображение, но не ответил на ее вопросы. Доктор принимал пациенток на Харли-стрит. Ужасно смущаясь и не отводя взгляда в сторону, он шарил внутри ее, ужасно больно, а потом вручил маленькую губку и велел использовать ее, когда она больше не будет девушкой. «Вот так ее вставишь». Твидовый пиджак натянулся на его спине, когда он присел на корточки и изобразил, что сует губку между ног. Еще он дал ей маленький полотняный мешочек, в который ей нужно будет положить промытую и присыпанную тальком губку, когда она перестанет ее использовать.

Розе так хотелось побольше узнать у мамы о том пугающем событии, после которого она достанет эту штуку из полотняного мешочка, но мать, которая и сама стала пунцовой от смущения, когда оставляла ее в приемной у гинеколога, ничего ей не сказала. Она пыталась расспросить об этом Тори и даже спросила как-то вечером, когда они шутили о поцелуях с мальчиками, но ее подруга отвечала слишком неопределенно, как делала всегда, когда ничего не знала о предмете.

И вот теперь в углу комнаты стоял новый, огромный дорожный чемодан-сундук от «Вайсрой», наполовину собранный, – днем она спрятала на дно самое тяжелое, а сверху уложила платья, аккуратно завернутые в тонкую оберточную бумагу. Ей надо научиться у мамочки ее разумной хозяйственности. Роза легла в постель с пачкой дамских журналов – она не расставалась с ними, с тех пор как получила их от миссис Сауэрби. Мамочка выписывала только «Блэквудский журнал» и «Пес и Конь» и считала дамские журналы непростительной тратой денег, но для Розы они стали единственным источником информации об «этом». В журнале «Женский мир» некая Мэри, ведущая рубрику «Ох, у меня проблемы…», предлагала читательницам задавать ей вопросы на любую волнующую их тему.

«Дорогая Мэри, – написала ей одна девушка, – скоро я выйду замуж. Я попросила маму рассказать мне об этом. Мама ответила, что у меня нездоровое, отвратительное любопытство и что я все узнаю сама». И подпись – «Невежественная Бетти».

В ответ Мэри написана: «Пришли мне конверт с маркой и обратным адресом, и я напишу все, что нужно знать об этом».

Роза несколько раз порывалась тоже послать Мэри такой же конверт с несколькими марками, чтобы получить ответ от нее в Бомбее; но опасение, что его по ошибке вскроют Си Си Маллинсон или ее муж Джеффри, слишком пугало. Еще она надеялась что-нибудь узнать об этом по дороге, разумеется, не в смысле практики – просто за недели плавания она будет общаться с другими пассажирами и беседовать на разные темы.

Сейчас она взялась за статью о том, что мужчинам нравятся загадочные женщины. «Держите его в неведении, пускай он лишь чуть-чуть догадывается о том, что у вас на душе, – писала журналистка. – Не рассказывайте ему про все ваши надежды и опасения, лучше расспросите его самого».

С Джеком она познакомилась на дне рождения подруги Флавии, праздновавшей свое совершеннолетие в лондонском Сэвил-клубе. Джек рассказывал ей, как он незаменим на службе и как его ценит командование, и вообще показался ей старше и опытнее остальных. Он был высокий привлекательный блондин. Зато танцором оказался никудышным, и поначалу они страшно смущались и не знали, что говорить, когда кое-как двигались под ритмы оркестра из Нового Орлеана.

Джек предложил ей спуститься с танцпола вниз, чтобы не перекрикивать музыкантов; потом она стала расспрашивать его про Индию. И он, пожалуй, даже не очаровал, а скорее впечатлил ее своими рассказами об охоте на тигров, о том, как тигры помогают жителям Индии познать самих себя. Ей понравилась его скромность, ведь он не хвастался, а говорил, что только выполнял свой долг, но она понимала, какая храбрость скрывалась за его словами.

И вот теперь ей хотелось любить его по-настоящему, не так, чтобы они «тупо притерлись друг к другу», как это именовалось в «Женском мире», а попытаться, как там предлагали, «заинтриговать его и поддерживать ощущение своей загадочности». Пока еще по части загадочности проблем не возникало – он сделал ей предложение через четыре недели после их первой встречи и за неделю до своего отъезда в Индию. Но реальное испытание чувств было еще впереди, когда они окажутся наедине с Джеком в Индии.

Деликатный стук в дверь: это папа. Она надеялась, что при тусклом свете лампы он не заметит ее покрасневших от слез глаз. Он медленно окинул взглядом ее спальню, задержав его на раскрытом чемодане, розовом платье и фотографии Джека на столике.

– Все будет в порядке? Как ты думаешь, дочка? – спросил он.

– Да, папочка, я постараюсь.

Он сел рядом с ней на кровать. Ее нервное «постараюсь», вероятно, не успокоило его.

– Я постараюсь поправиться и приехать, дочка, – сказал он. – А вообще, я ревную.

– Папочка, зачем?

– Ну вот так. – Его пальцы, бледные и старческие при свете лампы, сжали одеяло на ее постели.

Он отвернулся, и она с ужасом услышала, как он подавил рыдание. Впервые в жизни она видела его плачущим. За окном шевелились от ветра темные ветви кедра. Под этим кедром когда-то стояла ее детская коляска, а через десяток лет именно на нем они с Тори строили свои дома.

– Ну и что это за проходимцы? – спросил он уже другим голосом, когда взял в руки журнал «Вог» и поглядел на обложку с манекенами. Так они играли, когда она была еще маленькая: он изображал яростного полковника Блаффа, орущего на всех так, как папа никогда не кричал в реальной жизни. – Чрезвычайная пошлость! Трата добрых английских денег.