Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отношения египетских таинств с таинствами элевсинского и орфического культов – это отношения матери и дочери. И именно благодаря тому, что мы можем узнать, собрав по крупицам мельчайшие подробности о последних, мы способны расширить свои знания о первых.
Далее мы еще будем касаться связей египетских таинств с эллинскими. Однако следует еще внимательно проанализировать отношение греков ко всему мистическому. Мы знаем, что в начале греческой истории орфические таинства процветали, а они, согласно Геродоту и другим, имели египетские корни. Именно из этого культа великая мистическая школа Пифагора заимствовала свои идеи о странствиях души и внутренне присущем ей стремлении к очищению. В философии Гераклита мы находим, пожалуй, самое точное описание идей, стоявших за таинствами целой череды эпизодов пантеизма.
В своей работе «Великая тайна» Метерлинк, кажется, проникает в самое сердце греческой мистической теории, когда он говорит, что важнейшие части ее древней философии, а именно – те, которые касались Высшей Причины и Непознаваемого, «были постепенно забыты классической теософией и философией и стали, как в Египте и Индии, прерогативой высшей касты жрецов, скрывшей основы знаменитых греческих, а в особенности элевсинских таинств, за завесу секретности которых никому не удавалось проникнуть». Однако непознаваемые элементы, которые существовали в мифах, были сами по себе достаточны для того, чтобы разрушить в новичке веру в богов черни, «хотя одновременно он начинал понимать, почему идея, столь опасная для тех, кто не был в состоянии понять ее, должна была оставаться оккультной. Вероятно, за высшим откровением не стояло ничего другого, потому что, очевидно, человек не в состоянии постичь никакой другой тайны: никогда не существовало и не будет существовать формулы, которая даст нам ключи от Вселенной».
Однако, судя по всему, неофит инициировался в оккультную науку более позитивной природы – такой, которой владели египетские жрецы. Должно быть, его обучали способам достижения единства с божественным или погружения в божественное посредством транса или экстатического состояния. Об этом пишет Метерлинк, и он отмечает, «что в это состояние их вводили при помощи гипнотических методов, куда более совершенных, чем наши». В нем, по сути, развивались все мистические силы подсознания. Однако, хотя можно привести много доказательств этого в связи с египетским культом, я, сознаюсь, не могу обнаружить такого же числа этих доказательств в эллинских государствах.
Однако Метерлинк не верит, что оккультное братство Греции владело гораздо большим числом великих секретов существования по сравнению с тем, что дошло до нас через религиозные знания. Тогда еще просто невозможно было знать больше, а если бы это и было известно, то «мы тоже должны знать это, ведь вряд ли возможно, чтобы такой секрет не стал бы достоянием всех, если бы тысячи людей обладали им уже тысячи лет». Однако совершенно очевидно, что более раннее мистическое знание в его совершенной и великой простоте было практически потеряно уже в период расцвета элевсинских таинств, которые были всего лишь жалкой попыткой позаимствовать древнее знание египтян, и что обладатели такого потаенного священного знания вряд ли могли раскрыть полную или чистейшую истину.
Однако господин Метерлинк тем не менее утверждает, что хранители греческих таинств владели секретами неизвестных сил природы в гораздо большей степени, чем современные ученые. Но, благодаря этим знаниям, достигли бы они таких высот, если бы к тому же не обладали великим и простым, величайшим из всех секретом?
Тем не менее Метерлинк настаивает на том, что хранители греческих таинств обладали секретами непознанных сил природы в гораздо большей степени, чем современные ученые. Тогда благодаря какому знанию они достигли этих высот, если они не владели тем величайшим на земле великим и простым секретом? Метерлинк пытается оправдать свою гипотезу, указывая на архитектурные памятники египтян, которые столь велики и грандиозны, что создается впечатление, будто они – чуть ли не результаты действия оккультных сил. Но это – дикий мистицизм, и он прекрасно иллюстрирует опасность голословных и абсолютно ненаучных высказываний, которые столь свойственны мистикам, ранее не удосужившимся познакомиться с архитектурой прошлого. В том, как возводились египетские пирамиды и обелиски, нет ничего оккультного, и египтологам хорошо известны способы, которыми пользовались египтяне. Это не значит, что эти строения не могут иметь оккультного или символического значения, но далеко от утверждения, что они были возведены какими-то «непостижимыми способами», которое способствует распространению вздорных теорий, заставляющих нас верить в то, что любая известная тайна древности, а значит, и современности «заключена» в архитектуре и форме древних пирамид. Истинный мистицизм нуждается в защите от той чепухи, которая превращает его в презренную науку и ведет к его уничтожению[4].
Если же мы вернемся к духу греческих таинств, то можно с большой уверенностью сказать, что в этом смысле они были лишь бледной копией египетских таинств, сохраняя букву и обрядовую сторону, но не дух таинств. Но именно поэтому они представляют для нас огромную ценность, ведь, судя по всему, обряды и церемонии перешли в греческие таинства непосредственно из таинств египетских. Я всегда с сомнением относился к утверждениям, что хранители египетских таинств передали бы иностранцам, к которым всегда испытывали небезосновательное недоверие, нечто большее, чем голые схемы совершения обрядов.
Место египетских таинств в истории тайн весьма точно и определенно. В них были собраны и проявили себя вся мудрость и все темные знания Древнего мира. Причем эта мудрость была систематизирована таким образом, что, если бы была сохранена в неизменной форме, это спасло бы позднейшие века от многих религиозных катастроф и ложного мистицизма. Однако из-за пассивности и небрежности ее хранителей и, возможно, из-за циничного влияния из-за рубежа ее первоначальная божественная красота постепенно потерялась, и в результате до нас дошли лишь основополагающие основы ее обрядов и церемоний. Я не сомневаюсь в том, что христианство стало практической попыткой восстановить основные идеи этой мудрости, и тому есть много подтверждений. Ее основной целью было личное соединение с Божественным через мистическое возрождение: об этом говорится и в повествованиях патриархов, и в культе Осириса, и в индийских ведах и эпических поэмах, да и практически во всех основных религиях мира. На последующих страницах этой книги мы посмотрим, какими путями достигалась эта великая цель.
Произведения, которые «описывают» египетские таинства (если подобное выражение вообще применимо к текстам, где символические и «темные» выражения заменяли четкие и ясные предложения), многочисленны и подразделяются на два класса: первый – это те, которые глубоко и подробно, с философской подоплекой, описывают их (это, например, работы Плутарха, Апулея и других), или те, которые лишь фрагментарно сохраняют конечную цель таинств (такова, например, Книга мертвых). Второй – это те книги, которые лишь мимолетно касаются этих таинств; это характерно для писателей-классиков: Геродота, Порфирия, Диодора, Лактанция и Арнобия.