class="p1">Рвал-рубил Добрыня хоботы змеиные, а под конец отрубил все три головы у поганого чудовища, порубил мечом, потоптал конём всех змеёнышей и пошёл во глубокие норы змеиные, разрубил-разломал запоры крепкие, выпускал из полона народу множество, отпускал всех на волю-вольную.

Вывел Забаву Путятичну на белый свет, посадил на коня и привёз в стольный Киев-град.

Привёл в палаты княженецкие, там поклон вёл по-писаному: на все четыре стороны, а князю с княгиней во особицу, речь заводил по-учёному:

— По твоему, князь, повелению ездил я на горы Сорочинские, разорил-повоевал змеиное логово. Самого Змеинища-Горынища и всех малых змеёнышей порешил, выпустил на волю народу тьму-тьмущую и вызволил твою любимую племянницу, молодую Забаву Путятичну.

Князь Владимир был рад-радёшенек, крепко обнимал он Добрыню Никитича, целовал его в уста сахарные, сажал на место почётное.

На радостях завёл князь почестен пир-столованье на всех князей-бояр, на всех богатырей могучих прославленных.

И все на том пиру напивалися-наедалися, прославляли геройство и удаль богатыря Добрыни Никитича.

Добрыня, посол князя Владимира

Столованье-пированье у князя идёт впол-пира, гости сидят вполпьяна. Один князь Владимир стольно-киевский печален, нерадостен. По столовой горнице он похаживает, пословечно государь выговаривает: «Избыл я заботу-печаль о любимой племяннице Забаве Путятичне и теперь ещё одна беда-невзгода приключилася: требует хан Бахтияр Бахтиярович дань великую за двенадцать лет, в том грамоты-записи промеж нас были написаны. Грозится хан войной идти, коль дань не дам. Вот и надобно послов послать к Бахтияру Бахтияровичу, отвезти дани-выходы: двенадцать лебедей, двенадцать кречетов да и грамоту повинную, а дань сама по себе. Вот и думаю, кого мне послами послать?»

Тут все гости за столами приумолкли. Большой хоронится за среднего, средний хоронится за меньшего, а от меньшего и ответа нет. Потом поднялся ближний боярин:

— Ты позволь мне, князь, слово вымолвить.

— Говори, боярин, мы послушаем, — отвечал ему Владимир-князь.

И боярин стал сказывать:

— Ехать в ханскую землю — служба немалая, и лучше некого послать, как Добрыню Никитича да Василья Казимировича, а в помощники послать Ивана Дубровича. Ведомо им, как в послах ходить, и знают, как с ханом разговор вести.

И тут Владимир-князь стольно-киевский наливал три чары зелена вина, не малые чары — в полтора ведра, разводил вино медами стоялыми.

Перву чару подносил Добрыне Никитичу, другую чару — Василью Казимировичу, а третью чару — Ивану Дубровичу. Все три богатыря вставали на резвы ноги, принимали чару одной рукой, выпивали за единый дух, низко князю поклонились, и все трое промолвили:

— Твою службу мы справим, князь, поедем в землю ханскую, отдадим твою грамоту повинную, двенадцать лебедей в дар, двенадцать кречетов и дани-выходы за двенадцать лет Бахтияру Бахтияровичу.

Подавал князь Владимир послам грамоту повинную и велел подать в дар Бахтияру Бахтияровичу двенадцать лебедей, двенадцать кречетов, а потом насыпал короб чистого серебра, другой короб — красного золота, третий короб — скатного [22] жемчуга: дани хану за двенадцать лет.

С тем садились послы на добрых коней и поехали в землю ханскую. Они день едут по красному солнышку, в ночь едут по светлому месяцу. День за днём, словно дождь дождит, неделя за неделей, как река бежит, а добры молодцы вперёд подвигаются.

И вот приехали они в землю ханскую, на широкий двор к Бахтияру Бахтияровичу.

Слезали с добрых коней. Молодой Добрыня Никитич на пяту [23] двери поразмахивал, и входили они в ханские палаты белокаменные. Там крест клали по-писаному, а поклоны вели по-учёному, на все на четыре стороны низко кланялись, самому хану во особицу.

Хан у добрых молодцев стал выспрашивать:

— Вы откуда, дородные добрые молодцы? Из каких городов, вы каких родов и как вас звать-величать?

Ответ держали добрые молодцы:

— Мы приехали из города из Киева, от славного от князя от Владимира. Привезли тебе дани-выходы за двенадцать лет.

Тут и подали хану грамоту повинную, подали двенадцать лебедей в дар, двенадцать кречетов. Потом подали короб чиста серебра, другой короб красна золота да третий короб скатного жемчуга. После этого посадил Бахтияр Бахтиярович послов за дубовый стол, кормил-потчевал, поил и стал выспрашивать:

— Есть ли у вас на святой Руси у славного князя у Владимира кто играет в шахматы, в дорогие тавлеи [24] золочёные? Играет ли кто в шашки-шахматы?

Проговорил в ответ Добрыня Никитич:

— Я могу с тобой, хан, в шашки-шахматы поиграть, в дорогие тавлеи золочёные.

Приносили доски шахматные, и стали Добрыня с ханом с клетки в клетку переступывать. Добрыня раз ступил и другой ступил, а на третий хану и ход закрыл.

Говорит Бахтияр Бахтиярович:

— Ай, горазд же ты, добрый молодец, в шашки-тавлеи играть. До тебя с кем ни играл, всех обыгрывал. Под другую игру я залог кладу: два короба чиста серебра, два короба красна золота да два короба скатного жемчуга.

Отвечал ему Добрыня Никитич:

— Моё дело дорожное, нет при мне бессчётной золотой казны, нет ни чистого серебра, ни красного золота, нет и скатного жемчуга. Разве что поставлю в заклад я свою буйну голову.

Вот хан раз ступил — недоступил, другой раз ступил — переступил, а на третий раз Добрыня ему и ход закрыл, он повыиграл залогу Бахтиярову: два короба чистого серебра, два короба красного золота да два короба скатного жемчуга.

Горячился хан, раззадорился, он поставил велик залог: платить дани-выходы князю Владимиру за двенадцать лет с половиною. И в третий раз залог Добрыня выиграл. Велик проигрыш, хан проиграл да и обиделся. Говорит он таковы слова:

— Славные богатыри, послы Владимира! Кто из вас горазд из лука стрелять, чтоб пропустить калёну стрелу по острию по ножовому, чтоб пополам стрела раздвоилася да попала бы стрела во кольцо серебряное и обе половины стрелы были весом равны.

И двенадцать дюжих богатырей принесли самолучший ханский лук.

Молодой Добрыня Никитич берёт тот тугой лук разрывчатый, стал калёну стрелу накладывать, тетиву стал Добрыня натягивать, тетива порвалась, как гнилая нить, а лук приломался, рассыпался. Проговорил молоденький Добрынюшка:

— Ай же ты, Бахтияр Бахтиярович, то дрянное лучишко, негодное!

И сказал Ивану Дубровичу:

— Ты ступай-ка, мой крестовый брат, на широкий двор, принеси мой дорожный лук, что ко правому стремени притороченный.

Отстегнул Иван Дубрович лук от правого от стремени и понёс тот лук в палату белокаменную. А к луку были пристроены гусельцы звонкие — не для красы, а потехи ради молодецкой. И вот несёт Иванушка лук, на гусельцах наигрывает. Все басурмане заслушались, эдакого дива век у них не