бы никаких упущений нет. А дайте-ка дежурную книгу. В мое отсутствие ничего нового не произошло?

— Ничего серьезного нету, товарищ лейтенант, — старшина перелистал толстый журнал, заляпанный чернилами. — Оставили чемодан в такси. Информировал. Пьяный избил жену — туда поехал участковый. Ну, и разные другие мелочи. Приняты...

Старшину прервал телефонный звонок. Александров поднял трубку и совершенно другим, бодрым и строгим голосом заговорил в микрофон:

— Дежурный старшина Александров слушает! Откуда это? Кто, кто? Да вы не торопитесь, говорите раздельно, с толком. Бушмакин? Из девятого магазина? Что же случилось? Что, что? Хулиганы? Велосипед? Алло! Алло! Алло!

Прикрыв микрофон ладонью, старшина объяснил Пушину:

— Ничего не понял. Что-то о велосипеде из девятого магазина. Девятый продовольственный... При чем здесь велосипед? — и снова закричал в трубку: — Алло! Алло! Вроде бы трубку бросили, ударилось о стенку будто. Надо думать, из автомата звонят. Молчат.

Старшина вопросительно смотрел на лейтенанта.

— Надо съездить. Это недалеко.

На месте Пушин увидел: на обочине мостовой лежал крупный и, видимо, сильный мужчина средних лет, на голове его рана, костюм испачкан кровью. В паспорте, который Пушин достал из внутреннего кармана пострадавшего, значилось: Бушмакин. Лейтенанту показалось, будто мужчина был выпивши, и он подумал: пьяная потасовка. Но опросив собравшихся, среди которых нашел трех свидетелей, понял: тут совсем другое, серьезное дело. Вскоре и сам Бушмакин пришел в себя, тяжело дыша, объяснил лейтенанту: «Приставали к девушке. Заступился. Меня ударили по голове. Больше ничего не помню».

Свидетели показали, что какие-то парни избили этого человека. Один убежал, бросив велосипед. Вон он, лежит у телефонной будки.

Коротко записав показания, фамилии свидетелей, Пушин отправил Бушмакина в больницу, а сам вернулся в отделение.

V

Флор Мартынов лежал на койке в костюме и ботинках, пристально глядя в потолок. В дверь постучали. Флор вскочил, будто ужаленный, пересел на табуретку к столу, осиплым голосом спросил:

— Кто там?

За дверью послышался женский голос. Флор узнал Светлану, шагнул к койке, снова разлегся, закинув ноги на спинку, грубовато бросил:

— Кто там скребется, заходи — не бойся, дверь не заперта. Здесь тебе не дворец культуры, а приют убогого чухонца. Вваливайся без всяких-яких.

Светлана вошла робко, встала за спинкой кровати в изголовье, сказала:

— Это я, Флор.

Мартынов запрокинул голову на подушке.

— A-а, Света-душечка, пташечка. Рад, безмерно рад тебя видеть. А вчера я тебя и не узнал — куражилась, ударилась в философию. Ну-с, приступай к делу, наведи порядок в моей убогой келье, а потом под бочок. Прощаю тебе вчерашние извивы. По пьянке, надо думать, кобенилась. Но сначала сбегай-ка в магазин за полбанкой для похмелья.

— Я тороплюсь, Флор, на работу. Обеденный перерыв. Забежала по крайности.

— Работа не Алитет, в горы не уйдет, — Флор будто не расслышал последних слов Светланы. — Раз пришла, значит, разболокайся, будь в ажуре, — он поднял руки над спинкой, обхватил Светлану, притянул к себе, спрятал лицо в пышной груди девушки.

— Отпусти, слышишь! Я к тебе по делу. В трамвае слышала разговор: какие-то парни избили мужчину. Он умер от побоев, а убийц ищут. Не ты ли вчера с ребятами набедокурил, а? На месте драки остался велосипед, чей он?

Флор резко поднялся, подошел к столу, выпил прямо из графина остатки воды, протянул пустую посудину Светлане.

— К чему ты мне об этом рассказываешь, принесла бы лучше холодной воды. Ну, кто-то умер. И что же? Какое отношение я имею к нему? А умер — на земле живущим свободнее будет, жилья меньше потребуется.

— Флор, что ты болтаешь с пьяных глаз-то, — губы у Светланы задрожали, по щекам побежали слезы. — Не притворяйся сторонним, доберутся до тебя, посадят.

— Кого посадят? — Флор вытаращил на Светлану глаза. — Что ты мелешь, с ума сошла, что ли? При чем здесь я?

— Сказала: не притворяйся. Я ведь знаю все. Ты тогда собрал новую компанию, а потом вы за водкой поехали. Я шла следом. Девушка тебе попалась, ты к ней пристал, бесстыжий.

— Выслеживаешь, сука! — Флор схватил Светлану за грудь, притянул к себе, прохрипел в лицо, брызгая слюной: — Раздавлю! Сведу со свету, если еще раз пикнешь. Ничего не видела! Ничего не слышала! И никому ни гу-гу! Понятно?

— Так ведь Олег сам приходил, искал велосипед, говорил, что на его велосипеде ты катался. Так и сказал. Я не поверила, у тебя же свой есть.

— Ну, и правильно сделала, — Мартынов переменился к девушке, погладил по покатым плечам, чмокнул в губы. — А этот щенок может напортить. Меня и сам себя подведет, дурошлеп.

Мартынов заметался по комнате, схватил пустой графин, грохнул его на стол.

— Так, так... Вот что, Света, ты глаза вытри, язык спрячь и крепко держи за зубами — ничего не знаю, и все. Понятно? На том и стой в случае чего. Ну, погуляли, а потом мирно разошлись. Так. А сейчас я черкну записку Поликарпу Захаровичу, — Флор достал из кармана огрызок карандаша, оторвал от газеты на столе клочок, что-то написал, скрутил бумажку, протянул девушке. — Передай прорабу. Лично. Если будут спрашивать меня, скажи, что болен. Вот так. Уразумела, Светлана-пташечка? Я доволен тобой, хорошая ты моя. Я думал, ты так себе, болтушка-хохотушка, а ты... в общем, человек настоящий. И друг верный. Я тебя ценю. И не обижайся на меня, если что не так. А с этим недотепой я поговорю, чтоб не совался к посторонним с разговорами, наставлю на путь истинный. Ну, адью, дорогая, иди. — Флор обнял Светлану, поцеловал. — Иди. И язык за зубами — это прежде всего. Вечером, значит, подгребай, покалякаем. Олега турни ко мне. Прораб его отпустит, я тут черкнул.

Едва за Светланой закрылась дверь, Флор отхаркнул и брезгливо сплюнул на пол, вытер губы подушкой, сел за стол, положил голову на кулаки.

— Заваривается каша! Неужто умер? Неужто этот паршивый щенок выболтал еще посторонним? Не сесть бы в лужу. Тьфу!

Ждать Олега пришлось недолго. Парень прибежал сразу же, как только Светлана сказала, что его ждет бригадир у себя дома.

Мартынов так ожесточился, что забыл об осторожности, и набросился на Олега, едва тот вошел.

— Да я тебя сотру в порошок, сопляк! — прижал он его к косяку. — Ну, посмотри на меня... О-о, ты, оказывается, только болтать можешь по-геройски, сейчас глаза забегали, как