Мне на всё мой дедушка

Может дать ответ.

И не стар мой дедушка,

Хоть ему сто лет...[10]

Отец его теперь работал делопроизводителем Хунзахского райисполкома. Ему уже не надо было ездить по сёлам и возить с собой большую семью. Прежде это случалось часто, и весь семейный скарб укладывался в две сумы (хурджины), перевозимые на отцовском коне. «В один хурджин был собран весь наш домашний скарб: одежда, остатки муки, толокно, сало, книги, — писал Гамзатов. — Из другой сумы выглядывала моя голова».

Работа у отца стала спокойнее, но её стало больше. Делопроизводство требовало работы с множеством бумаг, зрение портилось, и Цадасе пришлось завести очки.

Хотя он уже не был шариатским судьёй, люди по-прежнему шли к нему в поисках справедливости. На семью времени почти не оставалось. Но вниманием и заботой Расул обделён не был, потому что у него был замечательный дедушка.

«Новое я видел своими глазами, о старом слушал, вспоминая, и думы мои были, как разноцветные нитки, обвивающие большое веретено, — вспоминал Гамзатов. — Я мысленно представлял уж себе тот многоцветный ковёр, который можно соткать из этих ниток. В такие ночи дедушка садился около меня и начинал потихоньку рассказывать. То сказка, то песня, то мудрость, то прибаутка, то смешно, то страшно. Минуты и часы исчезали для меня, оставался только дедушкин голос и картины, которые рождало воображение. Отец или братья появлялись, перебивая дедушкину речь, и было жалко, что они своим приходом прерывали интересную сказку».

Особенно нравилось Расулу предание о задорном и озорном сорванце по прозвищу Дингир-Дангарчу. Тому всё было нипочём, всё-то он умел и ничего не боялся. Птицу в небе он останавливал свистом, рыбу со дна реки доставал рукой, к звёздам взлетал на орле. Позже Гамзатов напишет о нём:

«Где бродил, где ходил,

Дингир-Дангарчу?»

«В лес ходил, там бродил

Дингир-Дангарчу!»

«Для чего ты там был,

Дингир-Дангарчу?»

«Там деревья валил

Дингир-Дангарчу!»

«Ты в уме ли своём,

Дингир-Дангарчу?»

«Я хочу строить дом

Дингир-Дангарчу!

В доме будет жена

Дингир-Дангарчу!»

Персонаж поэта был очень схож с ним самим, неуёмным, дерзким и жизнелюбивым. Не случайно многие называли этим прозвищем и самого Расула Гамзатова.

Давным-давно средь горной тишины

Худой мальчишка рос под этой кожей.

Запруды строил, закатав штаны,

И криком эхо гулкое тревожил...

Вертлявую юлу хлестал кнутом,

Надоедая матери порядком,

И, если гости приезжали в дом,

Он подстригал коням хвосты украдкой...

Я без улыбки вспомнить не могу,

Как мама по ногам меня стегала,

Когда я слишком близко к очагу,

Грозя кастрюлям, подбегал, бывало...[11]

Дед Расула умер, когда внуку было всего четыре года. Но поэт запомнил его доброе лицо, его сказки и предания. «Лица тех людей, кто не рассказывал мне сказок, я не могу себе ясно представить, — писал Гамзатов, — хотя эти люди, наверное, здравствуют и поныне. Помню, когда я слушал белобородых сказителей, мне казалось, не они рассказывают эти удивительные сказки, а горы, древние пещеры, похожие на пасти чудовищ, сама земля и вода, солнце и луна».

Дед больше любил сказки и весёлые истории, загадывал загадки и учил скороговоркам. Отец отдавал предпочтение объяснению окружающего мира и преданиям о героях, которыми были полны горы. Ведь ещё были живы те, кто видел Шамиля и даже их земляка храбреца Хаджи-Мурата.

«Перед вечером, в сумерки, он брал меня на колени, закрывал полой тёплого душистого тулупа и рассказывал, рассказывал... Он говорил о дорогах, о реках, о том, как распускаются цветы и зачем на них прилетают пчёлы. Он говорил о том, как восходит солнце и как оно заходит. Он рассказывал о нравах, обычаях старины, о молитвах, творимых перед битвой».

Сказки, пословицы, поговорки, чудесные истории, легенды и предания, услышанные в детстве и запавшие в сердце, Расул Гамзатов называл «страницами большой истории моего маленького народа».

Расул жадно впитывал всё новое и интересное. Но стихи отца попросту завораживали, и он их сразу запоминал. Ему казалось чудом, как буквы и слова складывались в стихи, как менялись образы от того, в каком порядке слова располагались, а ритм стихов напоминал ему покачивание люльки, в которой лежал теперь его младший брат Гаджи.

«Бывало, когда горцы нашего аула собирались около мечети на годекане, то есть на сходку, чтобы обсудить некоторые общие дела, я читал им стихи моего отца, — вспоминал Расул Гамзатов. — Я был ребёнок, мальчик, но стихи умел читать с большой энергией (даже с излишней энергией), громко, выделяя некоторые понравившиеся мне слова и звуки. Так, например, читая новое стихотворение отца “Травля волка в Цада”, я звук “цъ” в словах “бацъ” и “цъада” произносил сквозь стиснутые зубы, но так, что они всё равно дрожали, лязгали, стукались друг о друга. Мне казалось, что при таком резком, напряжённом произношении этих звуков получается больше впечатления.

Отец каждый раз поправлял меня, говоря: “Разве слово похоже на орех, чтобы его грызть и дробить зубами? Или разве слово похоже на чеснок, чтобы его толочь в каменной ступе каменным пестиком? Или разве слово — это сухая каменистая земля, которую нужно пахать, что есть силы, налегая на соху? Произноси слова легко, без натуги, чтобы зубы твои не лязгали и не стучали”».

Работы у отца всё прибавлялось, а Расулу казалось, что ещё не все горские сказки, не все стихи он услышал. И тогда он нанимался к соседу пасти коня — за сказку, которую он ему расскажет. Или ходил к пастухам, чтобы послушать их песни.

Детство всегда золотое, каким бы трудным оно ни было на самом деле. Редкий писатель не черпает вдохновение из этого чудесного источника первозданных чувств, ошеломляющих открытий, очарования красотой мира. Возвращение в детство остаётся вечной мечтой, а соприкосновение с ним согревает сердце, тревожит душу.

Об этом и написанное много позже стихотворение «У очага», которое считается одним из лучших в творчестве Расула Гамзатова.

Дверцы печки растворены, угли раздуты,

И кирпич закопчён, и огонь тускловат.

Но гляжу я на пламя, и кажется, будто

Это