После того как художников разняли и подлечили, кому-то из них пришла в голову светлая мысль попросить меня о помощи. Дескать, я же как-то терплю своего мужа, значит, наверное, знаю, как именно надо на него смотреть, чтобы было красиво. Я почесала в затылке и предложила им тупо нарисовать как есть, потому что Совет Старейшин пришел к решению, что надо рисовать, а не что надо рисовать красиво. Мне удивленно сообщили, что нарисовать некрасиво совершенно невозможно, ибо все искусство рисования заключается в том, чтобы сделать красиво. А для того, чтобы изобразить как есть, существует фотография. Я почесала в затылке второй раз, покопалась в Сети и продемонстрировала господам художникам подборочку старинных земных портретов всяких малоприятных граждан, дескать, вот, портреты, а некрасиво. Но мои доводы разбились в прах о несокрушимое представление муданжцев, что все земляне красивы, даже если у них по восемь подбородков, фиолетово-зеленый цвет лица и нет одного глаза. Я попыталась поискать портреты уродцев с других планет, но ничего убедительного не нашла. Тогда я предложила нарисовать Азамата в левый профиль, на котором шрамов почти нет, а что есть, то можно проигнорировать, списав на то самое приукрашивание. Но мне категорически заявили, что портрет Императора пишется по канону, а именно анфас, в полный рост, на лошади и с мечом, и изменить канону – это такое же нарушение традиции, как не рисовать портрет вообще. В итоге, когда мастера искусств вновь потребовали Азамата на ковер для рассматривания под лупой, он отказался в довольно грубой форме и заявил, что у него все равно нет времени позировать, так что пусть рисуют без него, раз уж так подробно его изучили. Художники обиделись и разъехались, оставив столичных представителей профессии разбираться самостоятельно.

Так вот, стоит, значит, на пороге моей спальни мастер искусств, первый в столице, длинный, тощий старый хрен с условно одухотворенным лицом и жиденькой косичкой до колен. Он ко мне наведывается всякий раз, как я бываю в столице, что в последнее время не очень часто, на мое счастье. Чего он хочет, я не понимаю. То есть понятно, что он надеется, что я как-нибудь решу проблему с портретом Азамата, каким-нибудь чудесным способом. То ли исцелю его, то ли богов попрошу… не знаю. От постоянных размышлений об этом несчастном портрете у меня даже появилась идея, но донести ее до мастера мне не удалось с пяти раз, так что я отчаялась.

– Здравствуйте, мастер, – уныло приветствую я. – Чем могу быть полезна?

– Здравствуйте, Хотон-хон. Да вот, зашел поинтересоваться, вы, случайно, с мужем не поговорили?

Собственно, последние несколько дней я почти исключительно этим и занималась между схватками и кормлениями.

– О чем я должна была с ним поговорить? – тоскливо протягиваю я, заранее зная ответ.

– Ну как, о портрете об этом. Уже лето на исходе, а все по-прежнему. Надо же что-то делать!

– Так делайте, раз надо, – говорю. – Я-то тут при чем? Моя забота вон в кроватке спит.

– Да как же делать-то? Вот ведь в чем проблема! Еще, видите, он позировать отказывается…

В таком духе с ним можно разговаривать вечно. Это, кстати, еще одна причина, по которой я не хотела лететь в столицу на именование, но Азамату я о художниках напоминать не стала, а то он и правда клыки отрастит.

Я с горечью понимаю, что придется предложить мастеру сесть, потому что стоять я уже устала, а он не скоро уйдет, даже если я его грубо пошлю. Он принадлежит к категории счастливых людей с избирательным слухом. Но мне везет – дверь гостиной открывается и заходит какой-то еще человек, мне не знакомый.

– Мастер Овыас! – окликает он с порога. – Где вы… ой!

Последнее явно относится ко мне, потому что вошедший молодой человек застывает посреди комнаты, уставившись на меня круглыми глазами.

– Куда ты вломился, болван! – неожиданно эмоционально рявкает на него мастер. – Здесь вообще-то императорские покои!

– П-простите, Х-хотон-хон… – мямлит несчастный парень, пятясь к выходу. Ну нет, он сейчас сбежит, а я останусь один на один с мастером? Нет, спасибо!

– Подождите. – Я милостиво улыбаюсь парнишке и машу рукой в сторону кресел в гостиной. – Присядьте, пожалуйста, и вы тоже, мастер, я сейчас.

Иду проверить, дрыхнет ли чадушко. Возвращаюсь в гостиную и закрываю за собой дверь.

– Я была бы вам очень признательна, мастер, – говорю сахарно, – если бы вы не кричали в присутствии спящего князя. А то, понимаете, мне придется отрывать мужа от управления планетой, чтобы его укачать…

Я, естественно, и сама прекрасно справлюсь, но муданжские мамаши очень любят сделать вид, что дети их не слушаются, чтобы спихнуть все хлопоты на и без того перегруженных мужей. Мастер искусств сразу принимает виноватый вид и долго извиняется. Так-то тебе, старому зануде.

Я присаживаюсь напротив гостей.

– Я Элизабет, – сообщаю парнишке.

Мне последнее время доставляет массу удовольствия смотреть, как муданжцы теряются, когда я им представляюсь. По их убеждениям, мое имя должно храниться в строгом секрете, чтобы, не приведи боги, никто не напакостил, а уж если так необходимо кому-то мое имя сообщить, то делать это должен кто угодно, кроме меня, потому что в устах другого человека имя несет меньше силы… ну или какой-то подобный бред. Я-то вполне уверена, что, если кто-нибудь захочет мне подгадить, его успех или неудача будут связаны не с тем, как я свое имя скрываю, а с тем, как хорошо меня охраняют телохранители и духовник. Зато в ответ на мое доверчивое представление рядовые муданжцы чувствуют острую необходимость выложить о себе всю подноготную, а потом еще хвастаются перед друзьями, что я им благоволю.

– Я Бэр, – после секундной ошарашенной паузы выпаливает юноша. – Подмастерье, учусь у мастера Овыаса. Я хороший ученик, родился под Долхотом, отец рыбак… Я зашел за мастером, потому что он задержался в Канцелярии, а надо уже семинар у первогодок начинать, а… простите, я не знал, что вы тут… э-э…

– Ничего-ничего. – Я продолжаю милостиво улыбаться. Мастер сидит мрачнее тучи. Ему, видимо, довольно стыдно за простака-ученика, да еще и теперь я точно знаю, что ему пора идти. Ох, чувствую, парню влетит… Ладно, сейчас как-нибудь поправим ситуацию. – Как вовремя вы зашли, а то, я боюсь, я бы тут надолго задержала мастера разговором. Что ж, в таком случае мы с вами, мастер, увидимся в другой раз…

– Н-да, прошу прощения. – Он встает и угрюмо кланяется.

Паренек Бэр тоже порывается встать, но я останавливаю его жестом.

– Вы не возражаете, если я задержу вашего ученика ненадолго? Он ведь в курсе проблемы с портретом, правда?

– Безусловно, – слегка огорошенно отвечает мастер, потом зыркает на ученика и наконец очищает помещение от своей персоны.

Ну слава богу! Не знаю уж, что он подумал… хотя на самом деле знаю, только размышлять об этом не хочу. Они все думают одно и то же, что у такого человека, как Азамат, не может быть верной жены. Судя по всему, мальчишка не сильно отличается от своего учителя в этом отношении: сидит красный, как Азаматов свитер, теребит в пальцах край рукава.