Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тоже мне турист-альпинист. Сиднем сидел годами, а тут в горы попёрся. Не сидится ему у телевизора. Ты же шляешься там один, всё панорамки свои, никому ненужные, снимаешь. Не знаешь что ли, как там опасно?
– Знаю. Оттого и начал ценить многое, чему раньше значения не придавал. А тебя в шею гнать надо. Палкой. Чтоб не зудела мне тут!
***
– Видишь, я пришёл с пробежки. И не важно, что уже осень и дождь. Я бежал и был счастлив. Сегодня я с тобой справился. Посмотрим, что ты придумаешь в следующий раз, чтоб отговорить меня жить, но я уже буду ждать тебя с кулаками.
Бабочка
Невероятно! В сыром и холодном Петербурге посреди зимы можно увидеть и даже купить живую тропическую бабочку. На дворе декабрь, а у меня дома летает неугомонное шёлковое чудо. Возможно, было бы достаточно написать о том, как порхала она по комнате и сверкала лоснящимися крыльями, но ещё более сильные эмоции остались от этого короткого общения с ней.
Я несу бабочку домой и уже знаю – совсем скоро она умрёт. Умом понимать, что её жизнь коротка, было так просто, но принимать это сердцем… Она сгорает, как лучина. Огонёк её жизни стремительно двигается от одного конца к другому. Утром молода, а к вечеру она уже старше на несколько лет. И так каждый день, чем дальше, тем отчётливей видны перемены. Мутнеет окрас, становятся хрупкими бритвы крыла, а вскоре бабочка уже не в состоянии самостоятельно есть. Сидит на дольке апельсина и беспомощно падает набок. Беру её в руки, сажу на палец. Цепляется из последних сил тонкими лапками. Капелькой нектара прикасаюсь к её хоботку, медленно разворачиваю его. Инстинкты делают своё дело, она нехотя впивается в сладкую жижу. Вспорхнула на минуту. Словно утренний костёр, захлёбывающийся от слабости, подкинешь немного щепы – вспыхнет ненадолго. Так ещё пару дней я верю, что спасаю её, но отчётливо вижу неизбежное – она умирает.
Утром я подошёл к цветку, на котором оставил вчера уставшую бабочку. Её там не было. Все места в комнате, которые она облюбовала ранее, были пусты. Её отпустили, и она улетела. Теперь порхает бабочка на бескрайнем лугу и сверкает молодым острым крылом в лучах утреннего солнца. Пусть будет так. Мы же часто придумываем себе иллюзии, чтобы стало немного легче, но понимание того, что всё кончилось, ещё стоит комом в горле.
Пиренейские краски
Товарищ
Мои походы в горы начались в одиночестве. Вернее, когда произошло заражение моей крови горной болезнью, я был не один, а с женой, но у неё оказался иммунитет к этому странному вирусу. Пару раз я пытался привить ей этот недуг, но тщетно.
Как-то мой товарищ Саня обмолвился, что ходил по предгорьям Алтая и поднялся до двух тысяч метров над уровнем моря. Сказал: «Я не против повторить что-то подобное ещё разок». «Вот ты и попался, – подумалось мне, – прижилась болячка». И я, не раздумывая, намекнул, что неплохо бы взойти вместе куда-нибудь повыше.
Два года наши планы на отпуска расходились и вот, наконец, сложилось – мы в горах! Впервые я не один, и меня распирает оттого, что я могу делиться своим скромным опытом и впечатлениями. Говорю, говорю, говорю. Вероятно, я выгляжу назойливым болтуном, хотя по натуре довольно сдержан и молчалив, но таково моё новое ощущение происходящего.
В этот раз я вижу горы иначе, не такими суровыми, хотя их рельеф является самым серьёзным из всех, что мне пока доводилось встречать. Чувство плеча и возможность общения преображают мир вокруг.
Одиночество давит, заставляет чувствовать свою беззащитность, но в то же время оно принуждает к большей ответственности. Гора становится испытанием не только физическим, но и моральным. Я ценю одиночество, в нём ты прозрачен и видишь себя насквозь. Ты можешь уважать свои поступки и выбор или презирать их. Нет смысла лгать себе: тут преодолел лень и поборол страх, а здесь струсил и пожалел себя. Но сейчас, рядом с товарищем, я чувствую свободу и лёгкость, радость переполняет меня, и лишь иногда со скоростью электрического тока промелькнёт в голове: «Ты становишься легкомысленным. Это горы! Они не любят беспечных».
Происшествие
Перевал. За ним нешироким проспектом начинается путь к вершине. Я стою на краю скального спуска и бегу взглядом по отчётливой нити следов на снегу. Глазами беспрепятственно преодолеваю расстояние длиной в четыре с половиной километра. Снежное поле, закрытый ледник, взлёт – и ты на вершине, так просто!
Под перевалом замечаю движение. Один из идущих в паре внезапно срывается с тропы и несётся вниз по склону. Кувыркающееся тело перепрыгивает через каменный щит, который, как панцирь, торчит из-под снега. Повезло, головой не ударился. Тщетные попытки самозадержания не приводят ни к какому результату – полная растерянность. Его напарник нервно кричит вслед. Пятьдесят метров, сто метров, сто пятьдесят метров, остановился. Сорвавшийся мгновенно вскакивает и озирается вокруг, как будто не понимает, что произошло и где он сейчас находится. Боль возвращает его в реальность.
– Вам нужна помощь? – кричим мы.
В ответ молчание. Один пребывает в шоке, второй сосредоточен на спуске – его компаньон в беде. Молча стоим, наблюдаем встречу напарников. Жив, не поломался – отделался ушибами и шоком. Кричим ещё раз. Получив в ответ жест, что всё в порядке, уходим.
Иду к вершине. Стараюсь не нервировать себя увиденным событием, но оно, как в замедленной киносъёмке, прокручивается в голове снова и снова. Я периодически озираюсь, гляжу, как пара поднимается на тропу по крутому снежному склону. Их восхождение закончено, они идут в лагерь.
Мы ходим в горы. Мы знаем об опасности. Мы думаем, что готовы к встрече с ней лицом к лицу, но лишь до того момента, когда происходит нечто. И пусть даже не с тобой, ты был лишь свидетелем происшествия. Вот тут приходит понимание – опасность всегда внезапна! Важно не упустить момент, бороться. А есть ли знания и опыт? Хватит ли их, чтобы справиться с ситуацией? Ведь только они дают возможность не потеряться в абсолютном шоке и реагировать действиями на опасную реальность. Лишь они дадут тебе шанс выжить и продолжать любить горы.
Мост Мухаммеда