За ее спиной закрываются тяжелые двери. Лиза переступает порог стального храма со стеклянным сводом, отражающим свет. Видно, что в помещении много дыма и пыли. Лиза, внезапно охваченная страхом, проходит вперед по изогнутой дорожке из пихтового дерева, которое под воздействием солнечных лучей насыщает воздух своим запахом. Вокруг возвышаются два яруса кирпичных трибун, и Лизе кажется, будто она на спектакле.

К ней подходит доктор, заглядывает ей в рот, просит покашлять. Отмечает в огромном списке: «Пригодна». Затем обращается к эльзаске, стоявшей перед Лизой: «Любой может заплатить за медицинскую справку о раке груди, мадам. Пригодна». Лиза вглядывается в лицо этой женщины. Ей за пятьдесят, она говорит по-французски без малейшего акцента. Дорожка из гладкого дерева становится тропинкой слез и растерянных взглядов.

Лизе протягивают тиковый чехол и охапку соломы, чтобы его набить; она тащит все это за собой, пытаясь найти свободное пространство. Лучшие места на трибунах заняты. Одежду уже развесили, и на нижние ряды, где женщины собрались маленькими группками, падают тяжелые капли. Некоторые набили матрасы таким количеством соломы, что теперь не могут на них лечь – постоянно соскальзывают вниз. Вид мокрых женщин, скатывающихся со своих тюфяков, совсем не кажется Лизе забавным. Она бросает вещи в облако пыли, которая тут же садится на ее мокрые волосы. В длинном платье, прилипшем к телу, Лиза похожа на купальщицу в костюме начала века, стоящую посреди свинарника.

Женщины шепчутся о том, что охранники скорее отбирают вещи, чем ищут что-то. Проверка окончена, и Еву направляют налево, в маленькую кабинку, где просят полностью раздеться. Она поворачивается к французскому полицейскому спиной, чтобы избежать его пристального взгляда, и пользуется этим моментом для того, чтобы просунуть руку под корсаж и сжать в руке маленький клочок бумаги, который она положила туда во время задержания. Чернила образовали пятно на кружевном декольте. Наконец Ева достает драгоценный листочек, разворачивает его, пробегает глазами по размытым строчкам, которые тем не менее еще можно разобрать: Луи, вернувшись поздно, каждый раз писал записки для нее, прежде чем лечь спать, чтобы она прочитала их утром. Тут и увядший, но все еще источающий стойкий аромат ландыш из того самого букета, который возлюбленный подарил ей, делая предложение. Когда полиция приехала, чтобы арестовать Еву, эта вещь показалась ей самой необходимой, чем-то вроде карты, которая не позволит путнику потеряться в далекой незнакомой стране.

Выйдя из кабинки, Ева рассматривает зал. Везде женщины. Каждая сжимает поклажу: по качеству багажа можно определить социальный статус хозяйки. Здесь есть представительницы буржуазии, есть и служанки, интеллигенция, работницы, которые приехали во Францию в поисках работы, политические беженки, покинувшие страну, где не осталось места их убеждениям, были и те, кто хотел скрыть свое происхождение. Тут были француженки, вышедшие замуж за немцев, немки, вышедшие за французских офицеров; были женщины, которые в прошлом веке отказались от своей национальности, но потом снова ее приняли; венгерки, польки, бельгийки: люди без гражданства. Франция была для них землей обетованной, без бога-мстителя и диктатора; они искали здесь приюта. Ева продвигается вперед, чтобы проникнуть в эту Вавилонскую башню, готовую в любой момент рухнуть, в которой говорят на всех языках, где вспоминают кто мужа, кто любовника, оставшегося в квартире с распахнутой дверью или полностью развороченной.

Перед ней мелькают знакомые лица, словно скалы над волнами: монпарнасские знаменитости, завсегдатаи «Купола», где она играла. Среди них – немка Герда Грот, любовница Хаима Сутина, популярного художника из России; расплывчатые, ускользающие женские лики, которым его руки дарят жизнь на полотне, он наделяет добрым, сочувственным взглядом. Хаим познакомился с Гердой на собственной выставке в Пти-Пале, затем пригласил в «Ресторан у собора». С тех пор они не расставались, пока ее не арестовали.

«Дорогая Герда, я тебя не забываю. Тебе нужно привыкнуть к новой жизни, сейчас все несчастны… Сутин, художник, вилла Сёра, 18. Париж, XIV округ».

Рядом с Гердой – темная шевелюра художницы Лу Альбер-Лазар; ей уже пятьдесят пять, а она все так же красива. Лу родилась в Эльзас-Лотарингии, в сентябре 1914 года переехала жить в небольшой городок возле Мюнхена; туда ее привез бродяга с ясным взглядом. Вскоре он был мобилизован в пехоту. Это был талантливый австрийский поэт, влюбленный в любовь, в ее волшебную сущность и возвышающую силу; звали его Райнер Мария Рильке. Он написал для Лу несколько стихотворений, и она отдала ему свое сердце.

Как смеют называть их «нежелательными»? Здесь собрались французские музы! Без них не появляется ни одной картины, ни одной поэмы. Ева углубляется в самую гущу этого сборища, кажущегося сюрреалистичным. У нее на глазах открывают чемоданы, и перед ней предстает жизнь этих женщин в миниатюре. Пишущие машинки, книги, маленький аккордеон, ваза, губная помада. Каждая оберегает свои вещи, как будто это величайшая ценность на земле. Еврейки, немки, француженки, которые осмелились сказать «нет» или же ничего не сказали; теперь они – враги. Их около пяти тысяч.