Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Хорошие новости, – неестественный говор на распев продрал горло, и я протер рукой то место, где решался вопрос жизни и смерти.
На телефоне засверкали ранее пропавшие 5 палочек, отсортированных по размеру, и сразу появилось уведомление о попытках дозвониться до безумного бегуна от своих кошмаров по ночному Риму.
Мы поднялись на 4-й этаж и постучались в едва знакомую дверь, которая отворилась сразу же, будто бы Карлота специально нас поджидала. Намерение провести остаток вечера в окружении друзей, веселья и глупых шуток, отдав забвению дурацкое недоразумение с угрозами и ножом, разбились об замученный вид молодой женщины как об волнорез.
– Не нашлась! – выстрел в голову был пронзительным.
– Проходите. Он вас ждет у себя, – Карлота через силу выдавила предложение, даже не взглянув на адресатов.
Когда мы прошли через тесноватый, но вполне уютный коридор к самой левой комнате, то оказались в весьма занятном кабинете.
Ачиль что-то усердно писал за столом, освещенным лампой. Остальная часть помещения захвачена мраком.
– Прошу, присядьте, – резкий хлестким ударом задел сразу двоих.
Мы не могли себе представить такой холодный прием. Я даже почувствовал, как вина за всю эту ситуацию надавила на плечи. Ноги не выдержали, и я рухнул на один из стульев, заготовленных заранее для гостей. Сидя вдалеке от стола, мы с Андреем не имели возможности разглядеть содержимое на поверхности, заваленной бумагами и книгами.
– Акация? – есть фразы или моменты, за которые стыдно будет всему моему поколению столетия спустя. Например, как эта глупая попытка начать непринужденный разговор.
– Кедр, – ответил Ачиль, не отрываясь от дел.
Мы с моим другом покосились друг на друга. Он без единого слова меня поддержал, и как будто даже поблагодарил. Между нами повисло наитие, что кто-то из нас должен был это сделать.
– Друзья мои, – цинизм и отвращение противоречили притворной любезности, – сожалею, что вам пришлось вот так почти ночью идти ко мне по телефонному звонку. Извиняюсь за это. На улице небезопасно, – могу поклясться, что фраза была намерено брошена как перчатка в лицо, – сожалею, что больше не смогу вам уделить времени и лично провести экскурсию по городу, но обстоятельства вынуждают меня расстаться с вами, – черт возьми, у парня пропала дочь, а он как будто ведет разговор о внезапной командировке. – Я вас прошу только об одном: никому не говорить о моей Саманте. Знаю, прозвучит странно, – слова давались крайне тяжело, – но даже полицейским.
Я переглянулся с Андреем и в его расширенных глазах увидел отражение своих, таких же широких и насыщенных недопонимания. Если это был какой-то розыгрыш, то он явно затянулся.
– Понимаю, что вам дико это слышать, – Ачиль вдохнул, будто бы только перешел к самой сложной части, – этим делом занимается особый отдел обученных специалистов, а все остальные им только помешают.
Я слышал, что Италию называют страной «пяти полиций», потому что каждое направление деятельности требует узконаправленного взгляда, но не мог представить, что между ними существуют конфликты. До настоящего момента, я был уверен, что функциональные обязанности четко распределены. Тем более, что речь идет об европейцах. Они обожают свои правила. И при этом любят утверждать о своей свободе.
Но, с другой стороны, Ачиль не сказал, что «особый отдел специалистов» – это подразделение какой-либо полиции. Этими ассами вполне могут быть и безбашенные задиры, которые не смущаются пускать в ход расследования кулаки, нож и угрозы.
Есть на свете то, что переворачивает душу, что способно вывернуть нутро и оголенным участком кожи протянуть по ржавому зазубренному лезвию. Это страшное явление встречает за жизнь далеко не каждый, но тот, кто однажды услышит материнский вопль, тот никогда в жизни его уже не забудет. Он возник из соседней комнаты и мигом разбежался по квартире, впиваясь в ухо до неистовой боли. В глазах испуганного хозяина отразилась уже не столь красивая Карлота.
– Опять звонят… – сдавленный голос девушки прозвучал тихо не для того, чтобы скрыть сам факт от лишних ушей.
Она по-настоящему боялась чего-то настолько страшного, что опустели глаза:
– Я слышала ее, я слышала… – голос угасал по мере роста дрожи в руках.
Напряженность нарастала, а гудки издевательски разрывали тишину.
Вдруг Ачиль пришел в себя и одним прыжком пересек кабинет, а супруга, последовавшая за ним рывком, закрыла дверь. Раздался еще один звонок.
– Что за хрень здесь происходи? – Андрей вылупил на меня круглые глаза. В тот момент он и правда ничего еще не понимал или умело делал вид, а я в тот момент еще слишком сильно доверял ему.
Если представить, что вся эта история, это большая длинная дорога, то я всего лишь на пол шага обогнал друга. Впрочем, знай я тогда, что меня ждет на финишной прямой, возможно, я бы замедлил шаг.
Как благочестивые друзья, мы попытались прислушаться к истерическим возгласам итальянца. Национальный признак продемонстрирован во всей красе. Эмоции хлестали через край, казалось даже, что разговор наигран, так сильно от него веяло артистизмом. Больше всего нас заинтересовала смена в голосе. По мгновению, ровно за которое происходит передача трубки из рук в руки на другом конце провода, Ачиль превратился из капризного ребенка в замкнутого подростка. Он говорил тихо и податливо, как будто его ругали, а он подвластный жалкий слизняк. Андрей не мог разобрать, о чем шел разговор. Единственное, что удалось уловить, постоянно повторяющийся вопрос: «Какой еще ангел?»
Поняв, что подслушивать больше нет смысла, я еще раз внимательно огляделся вокруг. Книжный шкаф поглощен тьмой, что ни один из корешков не был читаемым. Я лишь мог оценить количество напечатанных страниц, под которыми ломились полки. На столе, единственном светлом месте во всем кабинете, а может даже и во всем Риме, лежала расписанная тетрадь и пару раскрытых книг. Записи поделены на столбцы и строчки. Буквы подпирали цифры, а под ними еще один ряд букв. В книгах аккуратным тонким движением выведены кружочки и черточки, определяющие важность для читателя. Я подошел ближе, чтобы взглянуть на название книги и даже не заметил, как речь оборвалась, и через пару секунд дверь в кабинет вновь распахнулась.
– Какого хрена? – итальянец был явно не рад моему любопытству.
– Я… я просто… что все это значит, Ачиль?
Вместо ответа повисла тишина. Никогда не мог себе представить, что она имеет массу, способную так сдавливать черепную коробку. Санторо как будто размышлял стоит ли довериться двум иностранцам,
