Однако об этом блаженстве нельзя вести речь: это сокровища, которые хранятся в глубине души, и чем больше говоришь о них, тем больше они тускнеют.

Лето, всегда знойное в этих землях, необычайно жестоко: газеты приводят на первых полосах устрашающую хронику пожаров, облучений и прочих бедствий, причиненных жарой с ее непременным кортежем болезней и эпидемий. Великая Матерь, почитаемая всеми индусами от края и до края Индостана, торжествует в своей самой ужасной ипостаси. Будучи неразрывным синтезом жизни и смерти, чередующихся, словно шаги ее космического танца, в ритме которого из ничего воздвигаются и в ничто рассыпаются миры, она угрожает самим устрашающим присутствием имени своего: не Дурга, но Кали. Земля иссыхает, всё костенеет, как будто от дыхания смерти; похожий на скелеты скот безнадежно ищет чахлую траву среди высохшего кустарника.

Поезд кажется раскаленной клеткой. Безумно несемся по волнам зноя, сдержать которые не могут ни вентиляторы, включенные на полную мощность, ни ночь без малейшего дуновения ветра. В Катхгодаме, у подножия гряды холмов, которыми заканчиваются Предгималаи, конечная станция. Мы погрузили наши ящики на большой грузовик и через 6 часов, по дороге, которая то идет над обрывом, то спускается на дно долин, прибыли в Алмору.

Алмора находится на высоте около 1600 метров над уровнем моря, однако с равнины поднимается раскаленный воздух: с 11 утра до 4 пополудни духота невыносима и дышится с трудом – всё погружается в болезненную сонливость. Тем не менее, это место целебное: сюда посылают больных туберкулезом. Базары полны обычными дешевыми безделушками японского и немецкого производства. Люди ленивы, медлительны, грязны, но хорошие земледельцы. Окружающие холмы напоминают гигантские ступени, нарезанные естественным образом на параллельные террасы. Сама природа помогает работе человека: на существование хватает, что еще нужно. Климат убивает любую другую активность. Однако из местных племен набирают солдат, которые, по словам офицеров, отлично проявляют себя. Они служат в специальных полках, именуемых по общему названию края Кумаонскими. Этническое сродство и смешение сближает их с гуркхами, на которых они очень походят, к тому же Непал близок, и суверенитет над Алморой он потерял лишь после войны 1815 года [4].

Люди, встречающиеся на базаре, почти все местные: не хватает разноголосицы наречий и разнообразия типов, которые делают столь живописными базары других приграничных округов, таких как Симла, Султанпур и Дарджилинг. Тибет близок, всего в 13–14 переходах отсюда, однако не видно ни единого тибетца. Тибетцы не переносят столь жаркий климат и ежедневные подъемы и спуски по дорогам, палимым солнцем с безжалостной яростью.

Дни наполнены работой. К нам уже присоединился глава каравана Келиль, сопровождавший нас в экспедиции 1933 года, и через несколько дней должны прибыть еще слуги из Кашмира: повар и носильщик. В Гарбьянге, то есть уже у самой границы с Тибетом, купим коней и яков. Сейчас вьючные животные не нужны: в некоторых местах дорога пролегает над пропастью, так что с трудом осмеливаются пройти даже люди. Мы отправимся с большой группой носильщиков, которые будут сопровождать нас до Гарбьянга. Далее я хочу иметь караван полностью в своем распоряжении, а не нанятый поденно, как это было в предыдущих экспедициях. Имея собственный транспорт, мы будем более свободны в передвижениях. Нанимать караван – значит зависеть от прихотей и часто, в крае, где невозможно найти снабжение, от вымогательств местного населения, что заставляет придерживаться в той или иной степени фиксированного маршрута.

В ожидании думаем о распределении багажа, его размещении в ящиках и подготовке груза для наших носильщиков. В течение 6 месяцев, то есть на протяжении пути не менее чем в 1800 километров, мы будем находиться в стране, где сможем найти для караванщиков лишь ячменную муку, минеральную соль и баранину; сами же мы должны будем довольствоваться запасами, привезенными из Италии.

Алмора расположена к востоку от округа Кумаон, на покрытых лесом склонах той части Гималаев, которую с незапамятных времен набожные индусы считают одним из самых священных мест на земле. Кедарнатх, Бадринатх, Ганготри, далее, через границу, – озеро Манасаровар, голубое, как бирюза, и еще далее – Кайлас, устремляющий в небеса девственный блеск своих ледников, – веками притягивают к себе толпы молящихся пилигримов. Суровость климата, трудности пути, оползни, лавины и сели уменьшают их ряды, но волна верующих поднимается. Смерть во время паломничества – как вход на небо и завершение того мучительного путешествия, которым является жизнь. Индиец, еще остающийся верным традициям своей расы, не желает завоевывать собственное существование в той титанической борьбе, которой охвачены мы: истина для него не в науке, но в личном опыте. Он не склонен устремляться ко внешнему, но, скорее, сойти в глубину своего духа, чтобы найти там блаженство и почувствовать себя единым со Всем. Природа, являющаяся для нас реальностью, которую необходимо подчинить нашей власти, для него словно пустой мираж.

Здесь, на склонах Гималаев, среди лесов и вод, у священных рек, нетронутых ледников, находятся скиты отшельников, в которых достойно сохраняются тысячелетние духовные традиции Индии: учитель и немногие ученики, стремящиеся овладеть на собственном опыте высшим знанием древней мудрости. Жизнь для них – сосредоточение и размышление. Жизненный водоворот, волнующий нас, людей Запада, и ведущий нас яростно в ужасающее ничто, не оставляя времени на размышления о смысле собственной жизни, неведом этим отшельникам. Таинственная связь соединяет учителя с учениками: даже в наше время не редкость, когда молодые люди во цвете лет, охваченные мистической тоской, оставляют учебу и семью, отказываются от жизненных надежд и соблазнов, отправляясь в леса и скиты в поисках гуру, как они называют учителя, с которым их связывает сокровенная карма. Найдя гуру, они познают в его учении освобождающее откровение и исчезают затем в пустыне и одиночестве, устремляясь к завоеванию всё более высоких духовных планов. Индиец не склонен к миссионерству: садху не проповедуют, они углубляют и совершенствуют собственную духовную природу. Знание и благодать не являются товаром для первого встречного: каждый должен почувствовать по ним тоску и жажду и в одиночку, повинуясь мощному внутреннему импульсу, начать трудное восхождение. И если его устремление оказывается сильным, а не просто чередой порывов, угасающих при первых же препятствиях, тогда гуру может вмешаться.

Рамакришна великолепно сказал об этом: «Когда пылает огонь, бабочки слетаются неизвестно откуда, падают в него и умирают. Огонь не зазывает бабочек к такой участи. Точно так же и учение совершенного человека. Он не зазывает других, но тысячи людей приходят к нему неизвестно откуда, по собственной воле, жаждущие внимать его учению».

Таким образом, здесь множество ашрамов: как раз рядом с Алморой я посетил ашрам последователей Рамакришны. Вдохновляясь примером Вивекананды и посвятив себя земледелию, врачеванию и просвещению народа, они приобрели, особенно в некоторых провинциях, как например в Бенгалии, заметное влияние в обществе. Здесь они медитируют. В Майявати, к северу от Алморы, на гималайских склонах процветает другой ашрам той же школы; в нем подвизаются многие европейцы, полностью отрекшиеся от западного образа жизни. В 15 милях от Алморы находится ашрам, принадлежащий школе Чайтаньи – Святого Франциска Индии. Учитель – женщина. Среди уединившихся там аскетов – двое англичан, один из которых был протестантским миссионером, другой – банкиром.