таких воспоминаний!

Попеременно – он перекладывал на окружающих то личную чувствительность и трогательную хрупкость, веруя что «может разбить сердце девушке». То личное ничтожество, как ощущал себя на дне души за то, что неспособен ни «стать мужиком и завести бизнес», ни хотя бы «бросить пить». Не умея простить себя – он нападал на близкого человека, проецируя своё на другого. Вернее – на другую. На отца нападать таким образом он никогда бы не осмелился. И не потому что не за что, а потому что чуял – отец его «искренности» не оценит и «добрых откровений» не жаждет. А женщины, особенно сами нуждающиеся в помощи, стремятся помогать, исправлять, открывать глаза – за это их частенько хочется урыть. По-принципу: сами виноваты, не трогайте пьяного, пусть самоубивается дальше. Но они же женщины, по-бабски и нарываются. А раз так – бей по ним словами, раскручивай на психоз – пусть повертятся на пупе, доказывая что не верблюдицы…

Будь на месте Татьяны кто-то поумней, сразу же определяла, когда муж «заряжен на драчку», и самоустранялась, чего бы он ни говорил – залепила бы собственные уши кусочком пирога, ну или хотя бы надела наушники и отправилась послушать музыку Брамса. Но нет – женщина же тоже человек, потому начинает зеркально качать свои права и пытаться победить. А не надо этого делать, когда родной муж «заряжен на драчку». Ведь для прекращения данного положения существует же развод. Не обязательно побеждать мужа, если он не хочет танцевать под заунывную дудку, давно опостылевшую однообразием. Можно же догадаться, что если с вами муженька тянет «зарядиться на драчку», значит чего-то вы не смогли создать очень важного в том своём Датском королевстве, которого являетесь хозяйкой?

Но увы – Татьяне, женщине из светского общества – тоже регулярно требовалось перед кем-то качать права, ведь у неё внутри темнело разливаясь волнами море разливанное своих проекций на окружающих. Её собственная душенька плакала по себе нереализованной, а виноватыми казались окружающие, и в частности муж, за которым она охотилась более десяти лет.

Так и бывает: встречаются два одиночества… И качают права, вместо того, чтобы что-то менять по жизни, сорваться с резьбы-инерции, внутри которой крутится каждый, что та белка в колесе…

-– Конечно вспоминал, – ответил Николай, улыбаясь примирительно, – особенно на кухне во время нарезки салата.

–– А я про тебя все эти годы думала. Всё представляла, какой ты теперь. Как живёшь, что делаешь.

–– И что же я делал в твоих представлениях?

–– Уехал в США. Там тебя призвали в Армию и послали в горячую точку. И ты пропал. И никто не знает, где твоя могилка.

–– Отличный сценарий мести!

Подумать только, она всё ещё не готова от него отстать – Николая удивил полёт её фантазии, раньше за ней такого не водилось. Если «жёнушка» мыслит в таком русле, значит не успокоилась. Куда его могли бы послать – тем более не военнообязанного? В Афганистан? Но там давно не велось военных действий.

-– Хочется тебе посетить мою могилку? А чего тогда скорую вызывала?

Татьяна промолчала, будто не расслышала. Молча, согнулась в спине, наверно устала держаться прямо – опала. И уставилась перед собой невидящим взглядом, мимо прохожих.

–– Жаль что у тебя нету детишек, – произнесла она вяло, ни к селу, ни к городу.

У Николая была дочка, почти десяти лет от роду. Общаться ему разрешали строго где-то в парке или на детской площадке. Домой не давали. Бывшая подруга вскорости после их разрыва вышла замуж за мужичка из родительского окружения. Чей-то сынок взял её замуж, дочку не усыновлял специально, чтобы не лишиться алиментов. Николай смирился.

Дружбы с дочерью у него не зародилось. Воспитывали её во вполне потребительском духе. При редких встречах она принимала подарки, очень быстро отбрасывая, что говорило о достатке – девочка ни в чём не нуждалась. И ценить что-то приучена не была.

Без душевной близости настаивать на более частых встречах Николаю не хотелось, к тому же он на несколько лет уезжал. И любовь, сначала зародившись, постепенно ушла в глубину засевшей там занозой.

Как завести близость с ребёнком, с которым не живёшь? Не играешь, не утешаешь, когда плачет, не рассуждаешь о добре и зле? Не читаешь сказок, уложив у себя на груди? Когда не делишься откровениями, и ребёнок не ищет в тебе ни друга, ни защитника?

Тогда отношения чисто формальные, ребёнок приходит на свидание словно на урок, который нужно отбыть ради мамы, чтобы она сходила в парикмахерскую или отдохнула с папой в кино. Николая дочка папой не звала. Он не настаивал, ведь папа – тот, кто воспитывает. А какой из него воспитатель, если он себя не смог воспитать?

Николай чувствовал, что его будто бы обкарнали. Но ведь он сам виноват, это же он твердил что ненавидит детей и не хочет. Ну и чего теперь: не хотел и не надо. А подруга хотела и получила.

Всё время от него что-то получают, но потом – больше не нуждаются. А ему уже за сорок…

-– Ты чего-то задумался, обо мне, да? – Татьяна напомнила о себе.

Она достала пудреницу, и быстро посмотрев в зеркало, захлопнула. После чего продолжила:

–– А ты знаешь, мама всегда говорила, что ты мне не пара. Кстати, как твоя? Надеюсь довольна, что мы расстались? Помню, какое гнусное письмо она мне написала, ещё до нашей свадьбы, помнишь? Мы чуть не рассорились полностью. Какая же она у тебя всё-таки подлая.

–– И хорошо было бы, если бы рассорились и расстались. По сути – можешь теперь выражаться, а только маман оказалась права. Ведь она именно об этом предостерегала. Думала, что тебя дуру остудит, предупредит нас об ошибке, а оказалось меня нужно было от тебя кувалдой отгонять. Жаль, что ей это не удалось.

-– А я не жалею, что развелись. Жалко конечно, что лучшие годы прошли не совсем так, как могло бы быть. Может пойдём, посидим где-то? В баре или съедим по мороженому? Выпьем по старой дружбе?

От такой мысли Николая чуть не бросило в дрожь… Вот если бы она сразу предложила, он наверно, мог бы… До того, как рассмотрел её хорошенько.

–– Вылечили тебя? Пить-то не запретили? Вроде бы должны бы запретить? Или как?

–– Да чего там было лечить. Просто держали из-за стрессов. У меня были стрессы. Я сама не возражала, там