Он думал о том, как ненавидит запах дезинфекции, мертвенный свет неоновых ламп и звукоизоляцию на потолке. Здесь неуютно. Это не дом. Женщине не следует лежать здесь и умирать вдали от дома, а ее муж не должен прокрадываться к ней, точно вор.

Поскольку он ступал очень тихо, как научил его отец, Ворон услышал в палате жены странный тонкий голос – зловещий, холодный и горький.

– .. . даже если ты не ведаешь ни о своем наследии, ни о пророчестве, я знаю о них. Волшебная кровь, пусть смешанная и разбавленная, течет в твоих жилах. Ты не такая, как другие люди. Разве ты не заметила, что они не могут ни видеть, ни слышать меня?

И голос Венди, спокойный и сильный:

– Уходи! Ты злое создание. Я не хочу иметь с тобой ничего общего.

– Восемь ночей я приходил предложить тебе жизнь. Это девятая и последняя.

– Не желаю слушать. Уходи.

– Я некромант. Я могу восстановить в тебе жизнь. Ты будешь здорова и невредима, будешь петь и танцевать под солнцем. Ты родишь много детей и состаришься в положенный тебе срок.

– Уходи. Это то же, что убийство. Я бы не стала никого убивать, окажись я на спасательном плоту.

– Единственная цена такова: равновесие равнодушной вселенной требует, чтобы за твою жизнь было заплачено жизнью. Ты никогда не узнаешь, на кого падет этот рок. Никто из твоих родных или друзей не уйдет. Это будет незнакомец. Если ты, обреченная умереть, должна быть магией возвращена к жизни, то другой, обреченный жить, должен умереть.

– Если ты такой великий, почему не выходишь на свет, где я могла бы тебя увидеть?

– Это зрелище не для тебя.

Ворон вцепился в косяк, в голове у него вихрем пронеслись странные мысли. Кто приходит к его жене? Для чего?

Снова даровать ей жизнь…

Он сморгнул внезапные слезы, вызванные надеждой и яростью. Он не верит в такие вещи. Бред сумасшедших!

В сознание мягко закралась мысль: а какое ему дело, если умрет какой-то незнакомец?

Ворон распахнул дверь.

Внутри была только его жена, спящая глубоким сном в затемненной комнате. Больше никого. Окна закрыты. Других выходов нет. В комнате спокойно и тихо.

Ворон осторожно приблизился к кровати, гадая, не притворяется ли она, что спит.

Он нежно коснулся щеки жены, но та не проснулась.

Ворон задумался, какова была его жизнь, пока он не встретил ее – чудеснейшую из женщин. Пустота. Он помнил, как часто погружался во мрак, как часто ему становилось тошно от одиночества, как неудачно складывались его отношения с другими женщинами. Он всегда был иностранцем, нездешним. Но он встретил это восхитительное создание (он почти верил, что она наполовину эльф), и она заставила его, чужака, почувствовать себя желанным гостем. Она дала ему дом.

– Проснись, моя Венди, – негромко произнес он. – Я принес тебе розу.

Но она не проснулась. Он сложил ее руки на груди и вложил в них цветок, чтобы она нашла его, когда очнется.

Он смотрел на ее фигурку со скрещенными руками…

И тут внезапный ужас заставил его выхватить розу. Венди была бледна и не шевелилась. Он потрогал ее лоб, но не мог определить, жива ли она. Возле тумбочки находилась кнопка вызова медсестры. Ворон снова и снова давил на нее большим пальцем, звал врачей громким и хриплым голосом.

Венди заворочалась и открыла глаза.

– Что за шум?

Снаружи донесся топот и голоса, словно больные выкрикивали жалобы и вопросы.

– У тебя получилось! – радостно улыбнулась Венди. – Лучше спрячься в чулане! Кыш!

Смеясь от облегчения, Ворон запрыгнул в маленький стенной шкафчик и прикрыл дверцу, оставив щелку. Сквозь нее он в течение нескольких минут виновато наблюдал, как мечутся по палате сестры и дежурные врачи.

Прошло немало времени, пока его жена разыгрывала дурочку и задавала идиотские вопросы, улыбаясь смущению медиков. Ворон наблюдал за Венди. Она была очаровательна, она улыбалась, веселилась…

Его пронзило воспоминание о том, как она выглядела в то мгновение, когда на ее неподвижном теле лежал цветок.

Он шепнул про себя: «Дьявол или светлый дух, кто бы ты ни был! Если она не согласна, соглашаюсь я. Убей, кого тебе надо. Я хочу, чтобы моя жена жила».

У Ворона зашевелились волосы на затылке. Внезапная уверенность, что за ним наблюдают, мешала обернуться и посмотреть.

За спиной у него холодный голос произнес:

– Да будет так.

I

Некоторое время назад (здесь, в безвременье, нельзя измерить, долго ли, коротко ли) облаченный в блестящую серебряную кольчугу молодой человек, чьи глаза сияли, стоял с копьем в руке на темных гигантских камнях стены между миром яви и миром сна. Запрокинув голову так, что шарфы на шлеме заструились вокруг его плеч и шеи, он сильным чистым голосом посылал свою песнь к звездам:

Дочь Эвриномы, что парит В краях летучих снов, Титан мне клялся на крови, И я бросаю зов.

Как некогда он звал в беде, Так я теперь зову Те крылья, что святых высот Превыше вознесут.

Закон богов он преступил, И ты теперь мой конь. Во мне по-прежнему горит Тот яростный огонь!

Пускай навек заключена Во прах душа моя – Чиста божественно она, Бессмертна, как твоя.

Она сквозь времени поток, Сквозь сон о вечности-весне, Не уставая, помнит, что Зовет тебя сейчас ко мне.

Пока он пел, в глубине бескрайнего небесного сумрака родилось движение, словно падучая звезда, словно растущий на глазах яркий метеор алмазного света. Юноша увидел, что из света вырвалось вперед летучее создание, изящное и быстрое, как антилопа, гордое, как испытанный в сражениях боевой конь в расцвете сил, и при этом более утонченное, чем фавн. Его окружало сияние. Оно неслось к зовущему по гребням волн из океана тьмы, попирая пенные шапки, танцуя на волнах над кругом света, и там, где свет касался воды, чернота волн на мгновение становилась изумрудной, глубокой и прозрачной.

Одно удивительное мгновение сон-лошадка мчалась вместе с неистовым прибоем, чтобы разбиться о железную стену, но в последний миг легко прыгнула и остановилась перед смеющимся юношей, окруженная сияющими брызгами. В развевающейся гриве еще путалась звездная пыль.

– Я позабыл, кто я такой, – сказал юноша, которого ослепила всемогущая красота появления сон-лошадки.

– Это одна из опасностей сновидения, от которых я поклялась оберегать тебя, любимый, – откликнулась она и напомнила юноше его имя. Она назвала его младшим из тех, кто верен свету. Голос ее был певучим, как ликование струн эоловой арфы. – Помни также, сын народа, происходящего от Адама и Титании, что я обязана отнести тебя, куда захочешь – к отдаленной звезде, или в миры, давно затерянные в краю бесконечной ночи, или через заводи времени к незапамятным эпохам, или дальше, в никем еще не виданные страны и сны. Садись и скажи мне, куда ты поедешь. Только за грань неподвижных звезд я не могу отнести тебя – запрещает непреложный закон.