Другой случай произошел, когда наш поезд остановился в тупике неизвестного полустанка. Узнав, что рядом протекает речка, солдаты базы пошли купаться. Леши тоже не было.

Мама решила разогреть еду. Зажгла примус, он загорелся коптящим пламенем. Рядом стояли накрытые тряпкой бутылки с керосином. Вдруг огонь перекинулся на эту тряпку. Мама заметалась, не зная чем потушить пламя, оно быстро увеличивалось, перекрывая нам выход из фургона. Схватив меня, она испуганно закричала о помощи.

В этот момент на платформе появилась молодая женщина в юбке, гимнастерке и в «хромовых» сапожках. Вышвырнув ногой из фургона примус, горящую тряпку, она поправила широкий кожаный ремень на талии и молча спустилась по лесенке. Я даже не успел испугаться.

— Какая решительная… — пробормотала мама.

Она попросила меня не рассказывать папе об этом случае.

На одной остановке мы оказались рядом с санитарным поездом. К вечеру в окне вагона этого поезда появилась женщина, видимо — артистка. Она спела много песен, а последней была «Огонек». В песне нравилась мелодия, но особенно понятно и душевно звучали слова:

На позицию девушка провожала бойца,

Темной ночью простилися на ступеньках крыльца,

И пока за туманами видеть мог паренек,

На окошке у девушки все горел огонек.

Вид красивой женщины, переливы звуков аккордеона, вызвали у всех людей чувство светлой грусти, затаенной мечты и надежды. Три дня мы ехали то впереди, то позади этого поезда, слушая во время стоянок «Огонек». А потом санитарный поезд не пришел. Все долго ожидали его, сидя на рельсах. Но он свернул на другую дорогу войны.

* * *

Конечным пунктом поездки был городок Белая Церковь на Украине. Недалеко от него, в селе Монастырище, началась организация места работы базы.

Папа был очень занят, я его почти не видел.

Нас разместили в «мазанке» с синими рамами окон, они выходили в сад, где на яблонях, грушах и сливах висели уже созревшие плоды. Разговоров о войне или немецкой оккупации я не слышал. Люди здесь выглядели спокойнее, чем в Бетелево или Курске, может и от того, что было тепло, в сарае висели связки лука, лежали желтые тыквы, стояли банки меда. По двору расхаживали гуси, куры, из загородки за сараем слышалось хрюканье свиньи. Среди жителей не было видно мужчин, только — женщины и дети.

Прошел слух, что в пруду за селом полно рыбы. Андрианов и двое солдат пошли рыбачить. Они соорудили плот, разделись до трусов, оттолкнулись от берега, на середине пруда бросили в воду взрывчатку и только потом вспомнили, что нет весел. Смотреть на их суматошные гребки руками было тревожно и смешно. Плот двигался медленно, люди на берегу побежали к ближайшему дому за веслом или доской. Раздался взрыв, поднялся столб воды, рыболовы попадали с плота, а на поверхность пруда вверх брюшками всплыло много рыб.

На базу начали привозить поврежденные в боях танки и самоходные орудия. Среди них оказался английский тягач, видимо, выпуска еще 20-х годов. Он был окрашен в сероватый цвет, игрушечная пушечка торчала из кастрюлеобразной башни. Когда захотели передвинуть с его помощью платформу с орудием, у него лопнула гусеница. Механики базы взяли из этого тягача чудесные инструменты, кожаные сиденья поставили в отремонтированный Т-34 как подарок экипажу.

Одно из ярких для меня впечатлений того времени — появление в нашей армии американских грузовиков марок «форд», «шевроле» и «студебеккер». За мощь мотора, проходимость, более других, ценили «студебеккеры». Водители говорили, что они могут буксировать танк. В кинохронике военных лет можно видеть силуэты этих грузовиков с наклонными направляющими для запуска наших ракетных снарядов.

«Штабными» американскими машинами были «виллисы» и «доджи». С открытой кабиной, откидным ветровым стеклом, они до мелочей были продуманы для перемещения и обороны во внезапном бою.

На таком «додже» папа повез нас посмотреть Киев. В нем было много разбитых домов, но зеленые кроны деревьев, золотые купола собора на берегу Днепра, придавали городу мирный вид. Папа и мама даже пошли на оперетту «Сильва» в исполнении приехавшего на фронт театра музыкальной комедии.

Меня удивила и обрадовала перемена во внешности наших военных. Офицеры носили красивые кители со светлыми погонами. У многих, включая солдат, на груди были медали и ордена. Все двигались ловко и уверенно, сказывался опыт военной жизни и настроение людей, уже поверивших в победу.

Здесь отвлекусь для некоторых размышлений. После той страшной войны прошло много лет, умерли почти все ее участники. Книги о ней пишут, учитывая нынешние представления, с изречениями вождей и приказами полководцев, решительных в использовании «живой силы» войны. Конечно, успех военных операций зависит от понимания ее цели, воли военачальников. Но миллионы простых граждан нашей страны, каждый на порученном ему месте, совершили тогда трудовые и ратные подвиги, сохранившие жизнь нам и будущим поколениям.

Об этом нужно вспоминать в первую очередь.

* * *

По утрам стало появляться все больше наших бомбардировщиков. Их эшелоны покрывали почти полнеба. Леша сказал — летят в сторону Констанцы, где у немцев были последние запасы горючего. Иногда, с громом моторов, пролетели американские «летающие крепости», они базировались на аэродроме вблизи Полтавы и совершали «челночные» рейсы для бомбардировки промышленных районов Германии. Эти огромные самолеты были освещены яркими сигнальными огнями, как на параде, и у них было столько пушек и пулеметов, что казалось — сбить их невозможно.

Лето в Монастырищах было спокойным, радостным. Я проводил дни с ребятами из соседних домов. Самым интересным нашим занятием было катить с помощью крючка из проволоки круглый диск коробки передач танка. Он издавал звук мотора «виллиса», а остановить его можно было мгновенно, зацепив за внутренние зубья.

Пришел очередной приказ о перемещении нашей ремонтной базы на новое место. Вначале были слухи — в сторону Румынии. Но оказалось, что на Западную Украину. Там немцы сопротивлялись очень упорно.

В этот раз перемещались на грузовиках, своим ходом. В одном месте Леша сказал, что мы пересекли довоенную границу нашей страны. Меня не выпускали из фургона. Иногда мы ночевали в домах внешне вежливых людей, говоривших на непонятном языке.

Однажды встретили большую колонну пленных румын или венгров. Их охраняли не более трех-четырех наших солдат с автоматами. Вид у пленных был радостный, это меня удивило.

— Для них война закончилась, — сказала мама, — остались живы и рады.

Стали появляться комиссии фронта по проверке работы базы, они приезжали на трофейных машинах. Эти машины — от скромного вида «опель-кадета» до шикарного «опель-адмирала», выглядели красиво, но были не так просты и удобны