— Мой отец… он ненавидит меня! — вырвалось у Генриха. Он не посмел сказать, что сам ненавидит отца, но его тон намекал на это.

— О нет! Никто не испытывает к тебе ненависти. И твой отец — в первую очередь. У меня есть две дочери. Я знаю. Родители не могут ненавидеть своих детей.

— Мой отец — может. Он любит моего младшего брата Карла. Любит моих сестер — Мадлен и Маргариту. Думаю, что любит дофина, хотя часто сердится на него. Но меня… нет. Я раздражаю отца.

— Нет, нет!

— Уверяю вас, это так. Я вижу это по его лицу, по его словам. Франциск — дофин, когда-нибудь он станет королем, отец не забывает об этом. Но он поддразнивает Франциска. Говорит, что он слишком надутый, одевается, как испанец, и предпочитает воду вину. Франциск умнее меня. Он быстрее овладевает французским. Но больше других своих детей отец любит Карла. Карлу повезло. Он был слишком мал, поэтому его не отправили в Испанию.

— Ты мог бы завоевать расположение отца так же легко, как Франциск.

— Каким образом? — с интересом спросил Генрих.

— Это потребует времени. Твой отец всегда окружает себя веселыми, остроумными людьми. Он не обижается, когда подшучивают над ним, если это его смешит. Заставив отца засмеяться, ты наполовину завоюешь его сердце.

— Он смеется надо мной… делает из меня посмешище.

— Он любит смеяться. Его остроумие — высшего сорта, оно понятно не каждому.

— Мой младший брат умеет его рассмешить.

— О, месье Карл будет копией своего отца. Герцог, если бы ты меньше боялся разочаровать своего отца, тебе было бы легче понравиться ему.

— Да, — согласился юноша, — это верно. Я всегда думаю о том, что я отвечу ему, прежде чем услышу его вопрос.

— Прежде всего ты должен запомнить: тебе нечего бояться. Когда ты кланяешься или целуешь руку даме, не бойся показаться неловким. Не думай об этом. Стой прямо, с высоко поднятой головой. Гораздо легче нравиться людям, когда не стремишься к этому. Извини меня. Я слишком много говорю.

— О, нет! Никто еще не говорил со мной так доброжелательно.

— Я рада, что не наскучила тебе, поскольку собираюсь позволить себе вольность. Не согласишься ли ты приехать в мой дом и посмотреть мои конюшни?.. Может быть, осмотреть угодья и дать мне совет насчет земли?

Его лицо посветлело.

— Мне бы очень хотелось сделать это.

Радость исчезла с его лица.

— Я не получу разрешения покинуть двор.

Он нахмурился, услышав слова отца: «Ты хочешь нанести визит даме! Мой дорогой Генрих! Сердечные дела требуют соблюдения внешнего приличия… даже здесь, во Франции». Он скажет нечто подобное и с присущим ему изяществом опорочит имя этой очаровательной дамы. Генрих чувствовал, что не может допустить этого.

— Ты можешь взять с собой спутников. Почему нет?

— Боюсь, отец не позволит.

— Герцог, ты разрешишь мне поговорить с королем? Я скажу, что намерена пригласить к себе гостей, в том числе и тебя.

Она сумела облечь свой план в такую форму, что он показался Генриху вполне осуществимым. Некоторые люди обладают таким даром. Они умеют искусно выражать свои мысли. Он же был весьма неловким.

— Я получу большое удовольствие, — сказал Генрих. — Но, боюсь, вы скоро захотите, чтобы я уехал.

Она засмеялась.

— Прости меня, но, по-моему, тебе следует избавиться от чрезмерной скромности. Всегда помни, что ты — герцог Орлеанский, сын короля. Забудь годы, проведенные в Испании. Они остались в прошлом и не вернутся. Надеюсь, тебе не будет скучно в моем замке. Я постараюсь принять должным образом сына короля. Мой дорогой друг, ты позволишь мне поговорить с королем? Пожалуйста, скажи «да».

— Я буду безутешен, если не смогу приехать, потому что хочу посмотреть ваш замок, лошадей и угодья.

Она протянула ему руку; он взял ее, густо покраснев.

Женщина приблизилась к Генри.

— Не забывай, что ты — сын короля Франции.

Она была права. Он — сын короля. Никогда прежде он не ощущал этого так остро.

Он проводил ее взглядом. Она покинула сад. Уходя, она повернула голову и улыбнулась.

Она прекрасна, как богиня, подумал Генрих, и очень добра.

Летние месяцы стали самыми счастливыми в жизни Генриха. Случилось чудо — дама получила разрешение короля на приезд Генриха. Обедая, болтая и катаясь верхом с вдовой сенешаля Нормандии, он уже был не тем, что прежде.

— Я буду называть тебя Генрихом, — сказала она, — а ты зови меня Дианой — ведь мы друзья навеки, верно?

Он пробормотал, что надеется всегда оставаться достойным ее дружбы. Они много ездили на лошадях, хотя при других обстоятельствах он уделял бы этому занятию еще больше времени. Диана любила охоту не так страстно, как Генрих, она не могла рисковать своим прекрасным телом. Она превосходно справлялась с заданием короля. В ее обществе юноша освобождался от своей неловкости; к сожалению, она возвращалась к нему, когда они были на людях.

Она привязалась к Генриху. Он не был лишен обаяния. Ей льстила его зарождающаяся преданность. Она привыкла к восхищению, но этот мальчик вызывал в чей чувства, которые она не испытывала прежде. Ее переполняло сочувствие к Генриху. С ним обходились очень плохо. Неудивительно, что он так чувствителен к проявлению доброты.

Очень скоро после их первой встречи Генриху стало казаться, что он не может быть счастлив без Дианы. Она казалась ему богиней, самим совершенством. Он не просил у нее ничего, кроме права служить ей. Он хотел участвовать в турнирах под ее цветами, но многие носили цвета Дианы, чтобы добиться ее благосклонности. Генрих не хотел, чтобы его преданность Диане была истолкована людьми превратно. Он не стремился к тем милостям, о которых мечтали другие мужчины. Он был счастлив сидеть возле нее, любоваться ее прекрасным лицом, слушать мудрые фразы, слегавшие с совершенных губ Дианы, наслаждаться добротой женщины.

Она подарила ему лошадь; он выбрал для нее несколько животных, и она купила их. Диана попросила его указать на лучшую лошадь, и когда он, догадываясь о ее намерении, сделал это, она сказала, что дарит ее Генриху. Он запротестовал со слезами на глазах. Он не хотел получать от нее подарки. Он хотел лишь находиться рядом с ней. Но она, засмеявшись, сказала: «Почему не принять подарок от друга?»

— Эта лошадь будет мне дороже всех остальных, — серьезно сказал Генрих.

Все ее поступки были необычными. Она с таким изяществом и тактом обсуждала с Генрихом его костюмы, советовала ему, как следует одеваться, кланяться, приветствовать мужчин и женщин, что это не казалось уроком. Она не могла научить его лишь одному — улыбаться другим людям. Он улыбался только ей одной.

Услышав, что ему предстоит жениться на девушке из Италии, он встревожился. Он тотчас отправился к Диане и поделился с ней новостью.