Урбино. Один из них, Эванджелиста да Пиан ди Мелето, – художник не слишком яркого дарования, консерватор по характеру, с несколько грубоватым стилем рисунка, но человек большого сердца, благодарный памяти учителя, – взял мальчика под свою опеку и позаботится о том, чтобы передать ему секреты отцовского мастерства.

Мальчик же демонстрировал поразительный талант. Иначе трудно объяснить тот факт, что в 1500 году, всего восемнадцати лет от роду, он уже подписал свой первый контракт в качестве «маэстро» – титула, которым могли подписываться только художники, имеющие собственную мастерскую.

Юный гений начал свое стремительное восхождение к Олимпу.

Божественная выходка

Заказ пришел от клиента из другого региона Италии, от Андреа Барончи, торговца шерстью из Читта-ди-Кастелло. В то время этот город входил в зону влияния семьи Монтефельтро, поэтому вполне вероятно, что Барончи посетил мастерскую Санти во время одной из своих частых поездок в Урбино в период, когда в родном городе он исполнял должность старосты. Очевидно, он не смог устоять перед талантом молодого, хоть и совершенно неизвестного, художника. Барончи стал первым в длинной серии счастливых встреч с влиятельными людьми, которых поразят манеры и талант Рафаэля и которые дадут ему возможность поработать над заказами, казалось бы, превосходящими его возможности.

Рядом с именем Рафаэля в контракте, по которому он обязался изобразить «Коронование Блаженного Николая Толентинского, победителя сатаны», стоит имя Эванджелисты. Юноша, хоть и наделенный способностями, но все еще несовершеннолетний, должен иметь за плечами гаранта, которому доверяют клиенты. Соглашение предусматривало заработную плату 32 дуката, которые должны были быть выплачены в три захода: первый – для покупки материалов, два других – по ходу выполнения заказа. Сумма не столь уж большая для картины заказанных размеров, но размах заказа заставляет думать, что и после смерти Джованни мастерская Санти не прекращала работу: наконец появилась возможность показать, насколько она конкурентоспособна на соответствующем рынке. Благодаря гению Рафаэля «акции» росли очень быстро.

Дядя Бартоломео Санти быстро понял, что его подопечный – незаурядный художник, в которого имеет смысл вкладывать, чтобы не растерять символический капитал, накопленный братом. Опека над юношей стала, таким образом, еще и выгодной – как для родственников, так и для новых клиентов. Барончи имело смысл рисковать, доверяясь кисти начинающего, но смелого живописца, поскольку за ним стояла группа мастеров, которые не позволили бы ему допустить ошибок. Рафаэль не мог бы и надеяться на лучшую возможность показать себя. Несмотря на присутствие имени Эванджелисты во всех связанных с картиной документах, многие признают, что роль сорокалетнего маэстро была в этот раз весьма второстепенной. Недаром в документах в качестве «маэстро» фигурирует только Рафаэль, его имя всегда стоит на первом месте. Так называемый алтарь Барончи – полностью его детище.

Рафаэль выстраивал композицию сцены в мельчайших деталях, прибегая к помощи подмастерьев, чтобы найти позы для персонажей.

Рисунок, хранящийся сегодня в Лилле (см. иллюстрацию далее), подтверждает, что Рафаэль выстраивал композицию сцены в мельчайших деталях, прибегая к помощи подмастерьев, чтобы найти позы для персонажей. Этот метод он будет использовать на протяжении всей своей карьеры, свободно переходя от схваченных с натуры зарисовок к полностью выдуманным импровизациям и деталям, найденным на картинах других художников – часто своих конкурентов.

Рафаэль Санти. Рисунок для алтаря Барончи Коронование Блаженного Николая Толентинского, победителя сатаны. 1500–1501 годы, черный мел, 40,9×26,5 см, Музей изящных искусств, Лилль

В этом первом его шедевре фигура Бога (см. иллюстрацию 1 на вкладке) в центре и сверху взята с рисованного портрета юноши с короной в руке. Кто-то утверждает, что эту же корону использовал за несколько лет до этого Санти-старший для фрески в городке Кальи: это подсказывает, как могла происходить повседневная деятельность мастерской. Внутри студии хранились различные предметы, которые использовались для украшения живописных сцен как аксессуары персонажей – или давались персонажам в руки. В этом рисунке Рафаэль пытается найти прежде всего правильное положение рукам, которые едва касаются предмета, и наклон для головы, легкий и эфемерный, как полагается божеству, но на рисунке видно и внимание художника к ногам главного героя, которые он здесь изучает внутри мандорлы[21], обрамляющей фигуру Бога-отца. В окончательном варианте Рафаэль изменил ракурс, и большая часть тела Господа покрылась просторными одеждами с глубокими складками. Если всмотреться, первоначальная поза дала Рафаэлю возможность пошутить – очевидно, над своим юным коллегой по мастерской.

Обстановку легкости и некоторой лихости Рафаэль всегда будет поддерживать среди своих работников и в дальнейшем.

Между ног фигуры заметен эрегированный пенис – деталь ненужная и непристойная, передающая веселую и шутливую атмосферу, царившую в художественной мастерской в центре Урбино. Обстановку легкости и некоторой лихости Рафаэль всегда будет поддерживать среди своих работников и в дальнейшем.

По сути дела, этот драгоценный рисунок был нужен только для того, чтобы наметить позы персонажей – все детали относительно частей тела будут радикально изменены в конечной версии, от которой дойдут только копии, созданные в последующие века.

Молодой художник с первых же шагов продемонстрировал поразительную способность проникать в души своих персонажей и передавать их чувства во все более уверенной и изящной манере.

Основная структура останется той же, что и в этом первоначальном бумажном наброске, – по крайней мере, насколько мы можем судить по фрагментам, выжившим в землетрясении 1789 года, разрушившем церковь Св. Августина и раздробившем алтарную доску. В дальнейшем она попала в руки папы Пия VI, который решил разобрать ее и хранить по отдельности цельные фрагменты. Сегодня детали этой своеобразной мозаики, которую никому уже не суждено собрать, помогают понять, каковы были образцы, на которые ориентировались Рафаэль и его ближайшие сотрудники в этот период.

От манеры Джованни Санти остаются, без сомнения, внимание к каждой складке и способность выстроить торжественные фигуры, первоначально кажущиеся расслабленными. Но выражение лица Бога-отца поражает. Его борода, идеально разделенная на две вихреподобные части, скрывает рот со странной, слегка недовольной гримасой. Он собирается возложить корону на святого, поразившего распростертого в его ногах сатану. Но рот Бога не выражает одобрения – скорее неприязнь к пораженному демону.

Рафаэль приступил таким образом к изучению захватывающих и неожиданных эмоций, которые могли незаметно, но верно изменить сложившиеся к тому времени живописные традиции. Молодой художник с первых же шагов продемонстрировал поразительную способность проникать в души своих персонажей и передавать их чувства во все более уверенной и изящной манере. Сама по себе картина не несет ничего революционного: у нее правильная, симметричная композиция, в которой тщательно соблюдена иерархия персонажей. Непосредственно под Всевышним расположены