А этот варяг в одну из встреч отдал ему нож – тот, которым Мечеслав не достал его горла. И спросил:

– Ты думал, почему я взял тебя под защиту?

– Думал. Ответа не нахожу.

– И у меня его нет. Но он есть у наших богов: у твоего Перуна, у моего Одина. Знай, стрела, нашедшая тебя, моя стрела. Стоял ты открытый, нелепо дергал свое копьишко из трупа…

Мечеслав вспомнил все, будто это было вчера, простонал в смятенье:

– Стыдно мне, варяг! Не тому меня учил волхв…

– А мне каково? Стоишь открытый… Что помешало поразить тебя в сердце? Это же позор: метил в сердце, попал в руку, чего со мной никогда не случалось и, да будет ко мне милостив Один, никогда не случится. То был первый знак свыше, но я тогда не внял ему, гневен был… Свалил тебя на землю, отбил ножевой удар и тем же ножом, что вот он, у тебя в руке, хотел довершить дело. А глянул тебе в лицо, любопытно мне было напоследок узнать, кто же это трех моих воев живота лишил, и вот я глянул, и – о боги! – передо мной лежит мой младший брат Грани. Теперь-то я вижу небольшие различия, а тогда… В чужой земле лежит мой Грани – тех же лет, тот же лик, те же светлые густые волосы на голове и тот же светлый юношеский пушок на подбородке. Ты погляди на меня!

– Чего же глядеть… Уже присмотрелся. Ты рыжий. Как огонь.

– И отец мой был рыжий, и старший брат, и я, и сестра Руна, красавица, а Грани – светловолос. Отец считал его отмеченным богами, любил и баловал. Я не уберег брата, это моя вина.

– Он умер?

– Нет, он погиб как воин.

– Как воин… – задумчиво повторил Мечеслав. – Тогда, варяг, не понимаю твоей печали. Ты зачем с меня путы снял?

– Хотел тебе того же! Кто мог знать, что́ решит князь? Одно я знал, что ты такой же безрассудный, как мой Грани.

– Расскажи мне о нем, – тихо попросил Мечеслав.

– Начать-то мне придется с того, что на моей родине, называемой Норег, не так много больших городов, как на Руси, и семьи живут далеко друг от друга. У нас, как и у вас, человек без семьи – никто и ничто. Наш дом стоял на берегу окруженного скалами фьорда, а в доме жили мой отец, мать, старший брат Торальд, его жена Райнвейг, двое их детишек, я, сестра Руна, вслед за ней был рожден Грани. Семья не считалась большой, но у нас было четверо рабов и две рабыни, они ели с нами за одним столом, а мы работали наравне с ними. Потому и хозяйство у нас было крепкое: коровы, лошади, козы, гуси без числа. Женщины хлопотали по дому, готовили пищу, пряли, ткали, шили одежду, смотрели за детьми. Мужчины делали мужскую работу: обрабатывали землю, охотились, ловили рыбу в море. Однажды отец с моим старшим братом Торальдом и двумя траллсами-рабами вышли в море, да так и не вернулись. Мы долго горевали по отцу и Торальду, мать после их гибели стала чахнуть, я остался в семье старшим мужчиной. Не мы были первые в своем горе, не мы – последние, жизнь потихоньку налаживалась. И все бы ничего, но начали мы замечать, что сестра наша стала куда-то уходить вечерами, а потом мой младший брат Грани сказал, что видел ее в зарослях у ручья с Эйнаром, младшим сыном Свейна. Я пообещал ему, что поговорю с Руной.

В тот же день, встретив ее у большого камня, лежавшего по дороге к дому, я спросил:

– Правда ли, что ты встречаешься с Эйнаром?

– Да! И стану его женой, – с вызовом ответила она мне. Я начал объяснять, что нельзя так делать, наш отец Хакон никогда не допустил бы этого, у него со Свейном была старая вражда, и я запрещаю ей как старший встречаться с Эйнаром.

Руна выслушала меня и, глядя с ненавистью мне в глаза, выкрикнула:

– Я люблю его и ненавижу тебя!

Ярость наполнила мое сердце: попробовала бы она так ответить отцу! Я поднял руку, чтобы ударить ее, но не смог, ведь это была единственная наша сестра, и мы все любили ее. Но и ее разум затмила безрассудная любовь. Она развернулась и, плача, побежала к дому, я неспешно пошел следом. У дома меня поджидал Грани.

– Ты поговорил с ней? Я видел, как она в слезах пробежала мимо, – сказал он.

– Да, поговорил, Грани, – ответил я.

Тогда он спросил:

– Когда же мы накажем Эйнара?

– Послушай, Грани, ничего страшного не случилось. Честь нашей семьи не задета. Руна поймет, должна понять… Пойми и ты, если мы убьем Эйнара, то в силу вступит закон мести, прольется много крови. Да и не можем мы сейчас тягаться с родом старого Свейна, – объяснил я Грани. Но он был юн, и на нем не лежала ответственность за всю нашу семью.

– А как же Эйнар? Мы ничего ему не сделаем? – с раздражением спросил Грани.

– Я поговорю с ним, и он перестанет встречаться с Руной, – попытался я успокоить его.

– Ты боишься этого Эйнара! – крикнул он.

Второго оскорбления за один день я уже не мог снести и ударил его. После этого он перестал со мной разговаривать. Мать сильно занемогла, я увез ее к родне Райнвейг, вдовы погибшего брата Торальда. Поблизости от ее родни жила старуха-знахарка, которую все хвалили за умение излечивать хвори. Мы пробыли там более десяти дней, я тоже кое-чему подучился у старухи, а мать стала поправляться. Лицо ее уже не было цвета желтой осенней травы. Я хотел остаться еще на несколько дней, чтобы она могла совсем поправиться, но какое-то предчувствие гнало ее домой, и мы вернулись. Дома нас ждала страшная весть. Грани при встрече оскорбил Эйнара, вызвал его на поединок и, конечно же, был убит. Ведь Эйнар был старше, сильнее и опытнее его, он уже успел побывать в набеге на Валланд, землю франков. Когда мы хоронили Грани, пошел первый снег. Мать слегла и уже больше не вставала с ложа, я объявил, что вызову Эйнара на поединок и отомщу за смерть брата. Но сначала надо было приготовиться к поединку, уладить все дела в нашем хозяйстве и дать наставления. Как старший мужчина и хозяин в доме, я должен был позаботиться об остальных, чтобы в случае моей смерти семья могла выжить. И вот дня через три после похорон Грани, вечером, когда все мы сели ужинать, за дверью залаяли собаки. Я кивнул на дверь освобожденному рабу, которого звали Балар, он вышел и привел в дом незнакомого человека.

Вошедший был в козьей безрукавке шерстью наружу, одетой поверх полотняной рубахи, в кожаных штанах, заправленных в короткие сапоги, и в меховой шапке, похожей на ту, что носят зимой саамы. На его плечи был накинут серый, грубой работы плащ, припорошенный снегом. Он опирался на посох, а с боку на поясе висел у него боевой нож-скрамасакс. Руки у гостя были большие, сильные, было видно, что их обладателю приходилось часто держать меч и весло. Борода и виднеющиеся из-под шапки волосы имели сероватый оттенок, такого же цвета густые брови нависали над светло-серыми, слегка навыкате, глазами. Обветренное лицо незнакомца обезображивал розоватый шрам, тянущийся по щеке от виска к подбородку. Я подробно описал тебе, радимич, этого человека; запомни его, на киевских торгах будем и его искать.

– Среди рабов?

– Среди купцов. Этот никогда не станет рабом, – сказал Орм.