– Не волнуйся, найдем, – обнадежил я своего друга. Это была почти что ложь. Не окажись сейчас нашего подопечного на месте – и искать его в катакомбах Лувра, во всех его многочисленных покоях, залах, галереях, переходах, а уж тем паче служебных помещениях можно было целую вечность. Только по фасаду здание растянулось без малого на четверть лье[4].

Я шел по коридору, машинально разглядывая золоченые узоры на многочисленных дверях, стараясь на ходу составить в голове что-то, хоть отдаленно напоминающее план действий, когда…

– Мой капитан!

Голос этот явно не принадлежал Лису, а следовательно… Мозги мои заработали со скоростью калькулятора, просчитывая возможные варианты. Величать короля Наваррского капитаном мог лишь один-единственный человек. Единственный, готовый отдать за это право жизнь, – лейтенант эскадрона Гасконских Пистольеров Мано де Батц. Для всех остальных, даже солдат того же Эскадрона, Генрих оставался королем и государем.

– Слушаю тебя, Мано. – Я повернулся к стройному усачу в кирасе и морионе[5]с алым пером.

– Мой капитан! – повторил мужественный красавец, судя по обилию алого и золотого в наряде, никак не могущий быть гугенотом. – Насилу нашел вас! Если дозор не ошибается, гизары вот-вот пойдут на приступ!

Единственная действительно негативная информация о политике – это его некролог.

Золотое правило PR

По случаю намечавшейся «экскурсии» толпы парижской черни в королевский дворец окрестности Лувра были прекрасно иллюминированы сотнями костров, тысячами факелов и великим множеством фонарей, принесенных рачительными горожанами, чтобы в потемках не пропустить чего-либо ценного. Из-за высокого каменного парапета, остатка древней крепостной стены, ныне увенчанного острыми золочеными шпилями, не смолкая, доносился многоголосый гомон толпы, бряцание оружия, стук сколачиваемых лестниц и ржание коней. Против нескольких сотен гасконских, шотландских и швейцарских ветеранов, готовых дорого продать свою жизнь, по ту сторону кованого рубежа, разделявшего нас, находилось, пожалуй, до двадцати тысяч лавочников, школяров, нищих, ремесленников всякого рода. Кто в кирасе, предписанной парижским парламентом ополченцам цеховой стражи, кто в кожаной куртке, простеганной железными пластинами, а кто и вовсе полуголый – все они, вдосталь хлебнувшие нынче ночью соседской крови жаждали одного: овладеть этим вожделенным чертогом овладеть грубо и жестоко, с садистским наслаждением и оттягом, хотя бы уж потому, что дворец был роскошен, сулил богатую добычу и не сдавался.

Тонзуры монахов, время от времени выхватываемые колеблющимся светом факелов из темноты, не столько напоминали о «религиозном подвиге» собравшихся у ограды, сколько наводили на мысль о ритуальности предстоящей жертвы. Прилегающие к Лувру улицы бурлили, изнемогая от желания выплеснуть на дворцовый плац тысячи новых крестоносцев, начисто позабывших о евангельском милосердии и о христианнейшем короле, все еще находившемся в своих покоях.

Особо бойкие мародеры пытались вскарабкаться на ограду и спрыгнуть внутрь двора, а потому мерный гул толпы время от времени прерывался лаем крепостной аркебузы, одной из множества этих легких орудий, установленных в окнах второго этажа. Лувр, точно севший на мель многопушечный корабль в окружении бесчисленной флотилии пиратских лодок, еще огрызался, безжалостно осаживая наиболее ретивых. Однако всем без исключения участвующим в предстоящей трагедии, как с той, так и с этой стороны, было совершенно ясно: часы его сочтены.

Я стоял у высокого окна с выбитым стеклом, ажурный переплет которого был до половины завален обломками столов и комодов, составлявших еще совсем недавно меблировку комнаты. Десятифутовый ствол крепостной аркебузы хищно взирал в сторону напирающей толпы, хладнокровно выискивая очередную жертву. Два человека, со значками Гасконских Пистольеров у правого плеча, споро управлялись с этим весьма увесистым агрегатом, знаменующим переход от ручного огнестрельного оружия к легкой артиллерии.

Сопровождавший меня Мано де Батц, что-то оживленно разъяснявший своему капитану, размахивал в такт речей руками с пылкостью истого южанина. Но мне было не до его слов. Я напряженно всматривался в резную ножку стола, торчавшую прямо перед моими глазами. Весьма тонкое изображение грифона, прекрасный образчик так называемого ювелирного стиля, столь любимого при дворе папеньки нынешнего короля Карла IX. Со стороны могло показаться, что я – воплощенное внимание, но видимость обманчива. Я ждал, когда же моему ловкому напарнику удастся обнаружить в хитросплетении импровизированных укреплений дворца истинного Генриха Бурбона, ради безопасности которого мы здесь и находились.

Минут двадцать тому назад, когда мой отважный лейтенант, радуясь обретению искомого государя, все же перевел взгляд на сопровождавшего его дворянина – в глазах рубаки отразилась мучительная попытка вспомнить, видел ли он прежде этого зеленоглазого верзилу с хитрой ухмылкой на губах и переносицей, напоминающей латинскую букву S. Отметив явное замешательство во взоре бравого гасконца, Лис немедленно перешел в наступление, не давая лейтенанту опомниться и взять инициативу расспросов в свои руки. Лицо его озарилось улыбкой радостной, словно у дитяти на пасхальной открытке, после чего он разразился восхищенными воплями, будто всю жизнь только и мечтал познакомиться со стоящим перед ним пистольером.

– Ба, да это же сам Маноэль де Батц де Кастельмор, собственной персоной, будь я проклят! – Мой напарник радостно водрузил свои длинные руки на плечи опешившего гасконца и продолжил бравурно: – Мне о вас столько всего рассказывали! Вы о-го-го! Вам палец в рот не клади!

Я удивленно посмотрел на Сергея. Идея засовывать палец в рот заместителя командира именного эскадрона короля Наваррского была в диковинку и мне, и ему. Но могли ли такие мелочи остановить Лиса!

– Господин де Батц, мы с вами обязательно должны выпить за знакомство. Король уже давно обещал познакомить меня с вами. А вот еще адмирал Колиньи на прошлой неделе, вы помните, Ваше Величество, говорил, что такого доблестного размахая, пожалуй, во всей Франции не сыскать.

– Адмирал убит, – с благородной печалью в голосе изрек де Батц, находя наконец краткую паузу в речевом потоке моего напарника.

– Да, я знаю, – в тон ему продолжил Лис. – Но мы отомстим за него! Кровью поплатятся его убийцы за свое подлое преступление! Имя адмирала будет навечно записано крупными церковно-готическими буквами в наших сердцах! Вот так, слева направо – Гаспар?! – Он поднял вверх сжатый кулак того и гляди, намереваясь изречь заветное «Но пасаран!» – Но…

Незнакомый ранее с моим другом, мсье Маноэль и представить себе не мог, каким бурным бывает словоизвержение из уст моего соратника.

– Но… – снова пытался заговорить лейтенант.