— Бред какой-то! Когда-то Европа была светлым солнышком, а теперь, похоже, приходит время заката. Как бы они там, в темноте-то, не перепутали, где барышня, а где…

— Угорь? — усмехнулся Мармеладов. — Ладно, что мы все о скользких тварях. Есть более достойные особи. Вот, скажем, тот кавалергард. Смотри, как он идет — ни одной скамейки не пропускает вниманием, во все беседки заглядывает. Влечение, мой друг, оно по весне особенно сильно чувствуется…

Высокий статный брюнет в белом мундире двигался по парку каким-то нелепым зигзагом. Шел он навстречу приятелям, и легко было предсказать, что вскоре их пути неизбежно пересекутся. Митя пробормотал пару замысловатых ругательств.

— За что ты так строг к кавалергардам? — искренне удивился Мармеладов. — Сам же служил в гусарском эскадроне.

— Видишь ли, братец, сперва-то я хотел как раз к белым мундирам, да не взяли. Они там все как на подбор, великаны удалые, а я росту чуть выше среднего. С тех пор недолюбливаю. И потом, гусары в таких боях побывали, страшно вспомнить: в одной только битве на Кавказе подо мной трех коней убили… А эти цацы лишь покои государевы охраняют да на парадах вышагивают.

Незнакомец выглядел так, будто действительно только что прибыл с парада. Посеребренная каска с двуглавым орлом сверкала, привлекая внимание всех дам и девиц, гуляющих в парке. Белые лосины, — узкие, Митя знал это по опыту, надевать их следовало исключительно мокрыми, чтобы сохли уже на ногах, — были заправлены в щегольские ботфорты. Широкий пояс-кушак и красные отвороты на рукавах мундира кавалергард старался выставить напоказ, подчеркивал каждым движением. Подобное позерство свойственно юношам, едва достигшим восемнадцати лет.

— У-у-у, фанфарон, — проворчал почтмейстер с плохо скрываемой ревностью.

Они почти поравнялись с кавалергардом и услышали, как он задал вопрос сидящему на скамейке мужчине с выдающимися бакенбардами.

— Господин Мармеладов? Не вы ли господин Мармеладов?

Ответное покачивание бакенбардов из стороны в сторону ничуть не умерило пылкого напора юноши. Он повернулся, встретился глазами с литературным критиком.

— Мармеладов — это я. Зачем искали?

Кавалергард в два шага оказался рядом.

— Платон Ершов, адъютант по особым поручениям! — отрекомендовался он. — Наконец-то я нашел вас, Родион Романович. Заезжал на квартиру, но там сказали, что вы отправились в сад Эрмитаж на promenade[1].

Митя презрительно фыркнул. Юноша вспыхнул, хотел было сказать что-то резкое, но сдержался.

— Господин Мармеладов, нужна ваша помощь. Дело в том, что сегодня утром, — тут он понизил голос, практически до шепота, чтобы не привлекать внимание зевак, — похитили единственную дочь обер-полицмейстера Москвы!

IV

— …тогда-то г-н Арапов обнаружил, что дочки в вагоне нет. Только смятый веночек валяется под сиденьем.

Адъютант Ершов закончил изложение всей истории в дороге, под стук копыт: у выхода из Эрмитажа поджидала большая карета, вся черная и с черными же занавесками в окнах. Митя нырнул внутрь без вопросов — настолько обрадовался, что дальше не придется идти пешком. Мармеладов же осмотрел экипаж придирчивым взглядом, встретился глазами с кучером, который не ответил на улыбку. Отметил отсутствие гербов на дверцах и фонарей в углах. Сделал для себя некие открытия, явно успокоившие его любопытство. Хотел было тут же поделиться ими с кавалергардом, но тот как раз пересказывал утренние события, а потому критик решил повременить со своими выводами.

История похищения Анастасии, часть которой уже известна нашему читателю, миновала самый драматический момент. Безутешный отец пал на колени, призывая все кары небесные на голову преступников, а выбежавшая из церкви мать девочки прижала венок к губам и беззвучно заплакала.

Конка так и не тронулась с места. Полицейские, коих моментально набежало три десятка, допросили кучера, форейторов и кондуктора Фуфырева, — те ничего не видели, — поскольку хлопотали вокруг вздыбленной лошади, — а также пассажиров злополучного рейса. Таковых было четверо. Показания каждого из них записали в протокол настолько скрупулезно, что с казенного листа будто бы звучали сбивчивые голоса.

Доктор Быковский рассказал, что сидел напротив, через один ряд. Потому подробнее других видел картину произошедшего. Девочка… Для следствия нужно называть правильно, да, да… Анастасия Николаевна сидела все время ровно и строго, по сторонам не смотрела. Потом к ней подошел молодой человек, судя по одежде — гувернер. Нет, не заметил откуда появился. Спустился с империала, а может зашел с улицы — мы же тогда как раз стояли возле Трубной площади. Сказал несколько слов дев… Да, да, простите, Анастасии Николаевне. Та встала и пошла вслед за ним, прочь из вагона. Нет, о чем именно говорили не услышал, но ушла Анастасия Николаевна по доброй воле. Если б гувернер ее силой тащил, разумеется, я бы вмешался и безобразие прекратил! Молодца этого запомнил, безусловно, я ведь достаточно его разглядел. Описать? Извольте. Так-с… Среднего роста, волосы русые, без бороды и усов. Глаза? Темные, пожалуй, что карие. Нос прямой, европейский. Более ничего особенного не разглядел. Возраст? Немного за двадцать, я бы дал двадцать три. Вряд ли старше. Если чем еще могу помочь — всегда к вашим услугам, господа полицейские.

Вдова купца Паланина, почтенная Агриппина Саввична, сидела слева от доктора. В показаниях она путалась, поскольку призналась, что плохо спала давешней ночью. Однако в протоколе указано, что свидетельница была слегка выпивши. Рассказ купчихи совпал с изложением событий г-ном Быковским. Добавила важную деталь: гувернер, прежде чем вывести юную барышню… Да пишите, как хотите, мне до ее имени-отчества дела нет. Пишите, пока вспомнила: прежде чем вывести юную барышню из вагона, гувернер снял с ее головы венок и бросил под сиденье. Ясное дело, знак оставлял. Над родителями безутешными куражился… Но это я теперь понимаю, а прежде думала, воспитанницу забирает на моцион. Что значит, как выводил? А-а-а, нет, не силком. За плечо придерживал, чтоб не оступилась. Галантный молодой человек. Насколько молодой? Около двадцати двух лет. Видно что не из простых. Благородный, хоть и разбойник.

Гувернантка Аксенова сидела спиной к происходящему, но так часто отворачивалась от навязчивого кондуктора, что краем глаза разглядела и похитителя. Да, соглашусь — лет ему не более двадцати трех. Может быть лишь чуть выше среднего роста. Девочка… Не смейте указывать, как мне ее называть! Так вот, девочка доставала ему только