Перед принцем лежал огромный лист желтоватой плотной бумаги. Он бы предпочел добротно выделанный пергамент, но, увы, изобретательные руки неугомонного Энжера добрались и сюда. Уж лучше бы иномирянин занимался своими танками – светлого рея до печенки достали хронические проблемы с их трансмиссиями, двигателями и прочими агрегатами…

Шестьсот одиннадцать кружков, и в каждый вписано несколько слов. Верхний, одиночный, перечеркнут. Чуть ниже так же перечеркнуты восемь из девяти. Лишь один раздражает взор своей незавершенностью – без креста… без печати смерти…

– Аттор, если ты жив – я тебя найду!..

Ночью снегу на склоне надоело лежать спокойно, и сошла очередная лавина, запечатав вход в пещеру. Но протяжный гул и прочие звуковые эффекты не помешали странной компании продолжать спать. Да и отдыхать стало гораздо приятнее – температура в закрытом помещении начала стремительно расти. Неудивительно – мощный приток земного жара из трещин в сочетании с теплом трех человеческих тел… Хотя, если вспомнить габариты мальчишки… Два с половиной тела максимум.

Старик пробудился первым – к этому моменту температура приблизилась к банной: с потолка начало активно капать, а помещение наполнилось густым туманом. Впрочем, разглядеть его было невозможно – тьма кромешная.

Открыв глаза, седобородый учитель несколько секунд лежал неподвижно, видимо пытаясь понять, почему здесь стало так приятно и больше не слышно завывания ветра. Он был неглуп – истину установил быстро и безошибочно:

– Гед, вставай! И ты, Ххот, тоже поднимайся! Нас завалило снегом!

– Это к лучшему, – буркнул омр. – Проклятый ветер больше не достает до моих насквозь промороженных костей. Я доволен.

– Пещера невелика. Воздуха мало. Задохнемся здесь быстро.

Эта информация несколько расстроила воина.

– Проклятье! С тех пор как я, вывалившись из чрева матери, приложился макушкой о пол зимовальной пещеры, мне постоянно не везет! Не зря у нас говорят: споткнешься на первом шаге – будешь падать потом на каждом повороте пути. И без поворотов тоже…

– Ты среди нас самый сильный – начинай копать. А мы будем за тобой снег проталкивать назад.

– Я почему-то не удивлен, что мне досталась самая нелегкая работенка!

На крутом склоне большой слой снега не мог задержаться – основная масса сразу после схода лавины улетела в долину. Над тем, что осталось, всю ночь работал свирепый ветер – выдул практически все. Но Ххоту пришлось работать около часа, прежде чем он выбрался на поверхность и помог преодолеть преграду старику и мальчишке.

Денек намечался не особо позитивный: сплошная пелена свинцовых туч чуть выше перевала и непроницаемый туман ниже. Солнце вообще не просматривалось – трудно даже определить, в какой оно стороне. И ветер, похоже, решил, что ночных бесчинств ему недостаточно, – не утих с рассветом.

Прикрывая глаза растопыренной ладонью, омр, осмотревшись, перекрикивая шум стихии, заявил:

– Хотя я и не стал скидывать тело Унниса в пропасть, – позавтракать не получится. Сейчас бы не помешало нарезать из него несколько замороженных полосок – они и сырыми неплохо поддаются зубам, тая во рту. Но где ж теперь найдешь этого одноглазого: засыпало все…

Старик не стал комментировать нарушение своего приказания – утопая в рассыпчатом снегу почти по пояс, начал пробираться по засыпанной тропе. За ним, проваливаясь уже чуть ли не по шею, хвостиком потащился мальчишка. Было видно, что преодоление такого препятствия дается парочке очень нелегко, и омр, сжалившись, быстро их обогнал, возглавил шествие, уверенно пробивая дорогу.

Надо сказать, это не слушком ускорило продвижение: в рыхлом снегу только что сошедшей лавины люди барахтались, будто отожравшиеся жабы в сметане. Ветер, разгоняя льдинки до скорости мушкетных пуль, немилосердно бил ими по лицам путников, сильными порывами стараясь завалить их на спины, так что приходилось передвигаться, сильно наклоняясь вперед. Для людей, привыкших к мягкому климату теплых долин, испытание серьезное.

Примерно через час, когда от усталости даже у омра начали подгибаться колени, ветер вдруг смилостивился – резко поменял направление да и поутих. Теперь он помогал: подталкивал в спину. Несколько шагов – и пришло долгожданное окончание мук, завал закончился. Тропа, правда, была не слишком благоприятной для комфортного передвижения, но это ни в какое сравнение не шло с кошмаром, оставшимся позади.

Омр, переведя дух, решил, что самое время продолжить болтовню, ибо целый час молчания – для него слишком тяжелое испытание:

– В долине идти вниз удобнее, чем наверх, а вот в горах все наоборот – колени сводит болью при каждом шаге. Старик, ты учитель – скажи, почему так?!

Ответ был неинформативным:

– Я не целитель и в костях не ведаю.

– Зато рубишь ты их умело! Кстати, я придумал тебе отличное имя. Я, наверное, буду называть тебя Ттисс. Это необидное прозвище – так называется нож моего народа. Особый нож – им разделывают крупную дичь и тела мертвецов. Легко перерезает жилы и хрящи, но в бою пользоваться им тяжело – слишком странный у него изгиб клинка. Лишь самые хорошие мастера умеют творить с ним чудеса. Разрез от ттисса смертелен – никто не выживет после такой широкой раны. Кровью истечет очень быстро. Эй, Ттисс! Твой ученик едва передвигает ноги, вот-вот упадет. Зря мы его вчера не съели – сегодня у нас было бы много сил.

Старик, обернувшись, взглянул в изнеможенные глаза своего ученика, несколько мгновений промедлил, но затем, прочитав в них что-то, понятное лишь ему, безапелляционно произнес:

– Он сможет преодолеть хоть дюжину таких перевалов и не свалится. В этом костлявом теле живет могучий дух – не сомневайся в нем.

– Врешь ты все: вы – люди равнин, давно потеряли свой дух и поголовно в лгунов превратились. Поэтому вас и завоевали.

– Не только нас – твой народ тоже проиграл эту войну, – дополнил старик.

– Мой народ ничего и никому не проигрывал. Мы – слуги Династии, ее верные рабы. Исчезла Династия – мы теперь никому не служим. Вот и все. Любой из нас вправе вернуться на плоские вершины Раввелануса. И никому, кроме нас, эти вершины не нужны: те, кто вас завоевал, туда не сунутся.

– Если ты идешь домой, то избрал длинный путь: надо было сразу на север двигаться.

– Я сам решаю, что мне делать и куда идти. Что я позабыл в родном Раввеланусе? Похлебку из лишайников, вонючую нанью в берестяных кружках и волосатых женщин, которые кутаются в облезлые шкуры и никогда не видели мыла? А здесь, на ваших землях, я ем телятину со специями, запивая ее душистым вином из тонких бокалов, и мне угождают красивые чистые женщины в пестрой и тонкой одежде. В Раввеланусе хорошо рождаться – чтобы вырасти воином; и хорошо умирать – смерть там правильная. А жить в Раввеланусе… Нет уж, пускай бабы и дети там живут. Я согласен там появляться раз в три года, чтобы, заткнув нос и крепко зажмурившись, обрюхатить несколько жен и девиц, показаться старикам и детям, разбить пару морд и похвастаться своими подвигами. И опять на равнины: равнины – это настоящая жизнь!