В отличие от древних греков, жители Аталуса не разбавляли вино. К тому же Гордон не смыкал глаз почти двое суток. И за размышлениями он не заметил, как глубоко уснул.

Гордона разбудил шорох занавески. В комнате было темно, из дома не доносилось ни звука, и американец понял, что проспал много часов. Он сел на ложе.

— Это ты, Бардилис?

— Да.

Этого ответа-выдоха оказалось достаточно, чтобы Гордон подобрался. Но в этот момент что-то тяжелое ударило его по затылку, перед глазами вспыхнули тысячи звезд, и американец потерял сознание.

Он пришел в себя, открыл глаза и тут же зажмурился: свет факела показался нестерпимо ярким. Перед ним стояли трое рослых «эллинов». Гордон почти спокойно отметил, что на этих просветленных лицах, оказывается, может появляться мрачное и жестокое выражение.

Он лежал со связанными руками, на каменном полу. Факел горел вовсе не так ярко, как Гордону показалось в первый момент, но полуразрушенные стены пустой комнаты, покрытые паутиной, были хорошо видны. Потом сзади раздался скрип; Гордон понял, что это открывается дверь, изогнул шею… и тут же увидел человека, который при свете факела выглядел похожим на стервятника. Это был Абдулла.

Таджик встал над поверженным американцем и посмотрел на него сверху вниз. Его мелкие черты излучали злорадство.

— Вот дивное диво! — произнес он. — Грозный Аль-Борак лежит передо мной! Глупец! Я сразу узнал тебя во дворце Птолемея.

— Тебе не за что мне мстить, — сказал Гордон.

Таджик усмехнулся.

— Это не месть, друг мой. Мне нет дела до тебя. Но за тебя хорошо заплатят. Ты никогда не причинил мне зла, это правда. Но я всегда боялся тебя. Я увидел тебя здесь и сразу собрал свое имущество, и бросил все, что не мог забрать, и ушел, словно в городе началась чума! И я уже покинул долину, когда мне повстречался человек по имени Густав Хуньяди, который сильно интересуется тобой. Он спросил, не видел ли я тебя в Аталусе, куда ты сбежал, украв у него документы. Я, конечно, ответил, что видел. И он попросил меня помочь ему пробраться в долину, — таджик тараторил все быстрее, точно заведенный. — Но я отказался, потому что эти неверные убьют любого, кто проведет в долину чужестранца. Тогда Хуньяди вернулся в горы, и с ним было еще четверо турок и орда афганцев, которых он нанял, и все они выглядели так, словно вырвались из гнездилища гулей. И я вернулся в долину и сказал стражникам, что встретил патанов и испугался. Эти неверные согласились помочь мне захватить тебя. Никто не узнает, что с тобой случилось, и Птолемей не станет о тебе беспокоиться, потому что рассказ о твоей силе вызвал его ревность. По обычаю править Аталусом должен самый сильный из мужей города. Птолемей сам убил бы тебя со временем, но я избавлю его от этой заботы. Не хочу, чтобы ты гнался за мной, когда я заберу у тебя эти бумаги. В конце концов, Хуньяди получит их, — если готов заплатить!

Таджик засмеялся трескучим смехом, а затем повернулся к «эллину».

— Обыскали?

— Мы ничего не нашли, — ответил один из гигантов.

— Вы не знаете, как искать! Ладно, я сам это сделаю.

Абдулла явно поднаторел в подобных операциях — достаточно было видеть, с какой легкостью он проводит рукой по телу пленника. Однако попытка, по вполне понятной причине, успехом не увенчалась. Таджик нахмурился и попытался залезть пленнику подмышку, но руки Гордона были плотно привязаны к телу.

Беспокойно покосившись на своих помощников, Абдулла вынул из-за пояса кривой кинжал.

— Разрежьте веревки, — приказал он. — А затем держите его, все трое и очень крепко. Это барс, которого опасно выпускать из клетки.

Когда двое «эллинов» схватили его за руки, а третий вцепился в голени, Гордон даже не попытался сопротивляться. Аталусцы держали Гордона крепко, хотя вряд ли поверили предупреждению Абдуллы, равно как и рассказу Бардилиса.

Таджик сунул кинжал за пояс и приблизился к пленнику. И в этот миг американец подтвердил все его худшие подозрения. На миг повиснув на аталусцах, которые даже не успели ничего сообразить, он рывком освободил ноги и с силой ударил Абдуллу пятками. Если бы на ногах Гордона были ботинки, он переломал бы таджику ребра. Но торговцу повезло: взвыв от боли, он отлетел на несколько футов и приземлился, чудом не сломав позвоночник.

Но это было только начало. Следующим рывком Гордон высвободил левую руку и с разворота ударил стоящего справа «эллина» кулаком в челюсть. С таким же успехом тот мог принять удар метательного молота. Аталусец качнулся и кулем рухнул на каменный пол. Двое его товарищей бросились на американца, но теперь Гордон был свободен. Неожиданно для них он упал, перекатился за широкую каменную плиту, выступающую из пола и, когда один попытался достать его, схватил противника за запястье. Мощный рывок заставил его сделать несколько шагов вперед, и светловолосый атлет вдруг почувствовал, что не владеет собственным телом. Его рука оказалась заломленной за спину и, перелетев через голову, аталусец грузно свалился на плиту и потерял сознание.

Последний из его товарищей оказался более осторожным. Зачастую лучше любых рассказов и внушений людей убеждает то, что происходит у них на глазах. В руках «эллина» появился длинный нож, и он стал медленно приближаться к Гордону, выбирая момент для атаки. Гордон снова отступил за плиту.

Она была слишком широкой, и его противнику ничего не оставалось, кроме как попытаться ее обогнуть. В этот момент американец снова присел, а когда выпрямился, в его руке тоже был нож, который он вытащил из-за пояса одного из поверженных «греков». Этой секунды оказалось достаточно, чтобы аталусец обогнул плиту и с рычанием взмахнул ножом.

Гордон пригнулся еще ниже — и блестящее лезвие просвистело прямо у него над головой. Потеряв равновесие, противник сделал шаг, пытаясь удержаться на ногах, качнулся вперед… и упал прямо на нож Гордона. Казалось, что он сам насадил себя на лезвие, подобно тому, как его предки бросались на меч, не в силах пережить позора. Длинное лезвие вошло в тело аталусца по рукоять, из приоткрытого рта вырвался возглас, похожий на шумный вздох, и Гордон, не успев выпустить нож, боком упал рядом со своей невольной жертвой.

Отпихнув тяжелое тело, американец поднялся. Его одежда была в крови, рука все еще сжимала окровавленный нож. В это время Абдулла начал приходить в себя и, постанывая, попытался встать. Его оливковое лицо, искаженное болью, казалось зеленоватым. Вот с кем действительно следовало разделаться! Рыча от ярости, Гордон бросился на таджика. При виде окровавленного ножа и перекошенной физиономии американца таджик забыл о своих синяках и ушибах. Он истошно завопил и бросился к двери, весьма предусмотрительно выбив факел из подставки. Факел упал, рассыпая искры, и потух. Комната погрузилась в темноту. Гордон наугад бросился за Абдуллой, но промахнулся и наткнулся на стену.

Когда он ощупью нашел дверь, время было упущено. В комнате оставались только аталусцы — один мертвый, двое без чувств.