Барнар кивнул.

– Говорят, он может менять свое обличье и у него есть отдельная личина для каждой из пяти стихий – огня, льда, земли, воздуха и воды.

– Сейчас их у него гораздо больше пяти, – ответил Чарнал угрюмо. – Это я знаю наверняка. Источник информации – Шалла-хедрон, купец из Нижнего Адельфи. Он и есть тот человек, что спустился к берегам подземного моря и принес с собой часть хранящихся там сокровищ.

Чарнал показал нам тяжеленный, обернутый в кожу том, озаглавленный «Жизнь и воспоминания, а также многочисленные критические замечания Грана-Шалла, сына Шалла-хедрона из Нижнего Адельфи, рыбачившего в море Демонов и вернувшегося со сказочной добычей».

Ученый швырнул книгу на стол.

– Почти каждая строка здесь о нем – о сыне, непереносимом расслабленном слюнтяе, напыщенном и велеречивом. Но есть, среди всего прочего, и две страницы бесценной информации. Суть ее сводится к тому, что помощь Пирата можно купить. За какую цену, Шалла-хедрон не сообщает, или его отпрыск не помнит. Он лишь говорит, что «плата эта не обременительная и впоследствии не ощутимая».

– Ну вот, собственно, и все, – я ведь говорил, что надежда небольшая, не так ли? Но согласитесь, помощь такого союзника – это уже кое-что, если, конечно, вы его там найдете…

Мы еще долго беседовали, прежде чем сообщили нашим провожатым, что готовы дать ответ. Это был один из самых неприятных разговоров в моей жизни.

Похоже, путешествия в ад нам не избежать. Но ворот, ведущих туда, великое множество, и, по нашим сведениям, одна из них расположена как раз в Каньоне Торвааль, всего в сорока лигах от Темного Пути в Рудных Горах, по которому мы должны были спуститься вниз. В наши планы входило, оказавшись в аду, рвануть прямо к ближайшему выходу, а не полоскаться в море Демонов.

Но оказалось, что Чарнал вовсе не такой уж недоучка, каким прикидывался. Во всяком случае, Крючок Жизни Ундля Девятипалого был ему вполне по плечу. Это единственное заклинание, которое великий библиофил создал самостоятельно, чтобы заручиться верностью рабов, трудившихся в его архивах. Человек, наложивший на вас такое заклятие, становится полновластным владыкой вашей жизни и может в любую минуту вырвать у вас сердце, точно крючком. Заклятие позволяет также следить за вашими передвижениями. Видимость оно дает не очень отчетливую, но отличить яркий солнечный свет от мертвенно-бледного неба подземного мира вполне возможно.

Убитым голосом Чарнал сообщил, что для сохранения собственной жизни вынужден был воспользоваться этим крайним средством обретения контроля над нашими.

Это было унизительно! Разумеется, мы прибыли в этот город с намерением что-нибудь стащить, но, когда нас взяли, мы не успели провиниться ни в чем, кроме недельной разведки. Теперь нам стало ясно, что приказ подбросить в нашу комнату на постоялом дворе якобы ворованное барахло и устроить на нас ночную засаду исходил непосредственно от Камина. После нескольких безуспешных попыток найти мага, который при помощи одних только заклятий смог бы извлечь его сына из преисподней, Повелитель Кнута понял, что такого искусного волшебника просто не существует; более того, представители профессии, с которыми он вступал в контакт, объяснили ему, что общее отношение их гильдии к подобного рода происшествиям совершенно однозначное: любители поиграть в чародеев делают это на свой страх и риск. Нам с Барнаром отводилась роль булыжников, которые отчаявшийся воин, только что потерявший в бою меч и копье, поднимает с земли, чтобы запустить ими во врага. Помочь ему в беде мы, конечно, не могли, но Камин тем не менее ухватился за нас, потому что мы оказались под рукой и потому что больше у него все равно ничего не было. Ситуация сложилась весьма патетическая, но мои глаза, как ни странно, оставались сухими. Какое бесчестье! Подумать только, Ниффт Проныра и Барнар Рука-Молот попались в силки, как две тетерки, и теперь, связанные по рукам и ногам магическими заклятиями, должны отправиться в ад, чтобы голыми руками воевать с демонами! По дороге назад в зал заседаний Совета нам с Барнаром хватило пары слов, чтобы договориться о дальнейших действиях. Только золото Повелителя Кнута могло смягчить муки уязвленного самолюбия.

Когда нас ввели в зал, этот внушительный индивид был по-прежнему на ногах и приветствовал нас августейшей гримасой, от которой мы, очевидно, должны были съежиться, как от порыва северного ветра. У него были толстые щеки и маленькие колючие глазки, но хмуриться он тем не менее не умел. Его шея нависала над вышитым золотом воротником туники толстым жировым валиком и наводила на мысль об отрезанной свиной голове, лежащей на прилавке мясника.

Советники были в основном старше Камина, и их молчание говорило вовсе не о почтении перед главой Совета, но об их нейтральной позиции в этом деле. За неделю, проведенную в городе, мы повидали достаточно, чтобы понимать, что все они люди состоятельные. Камин, будучи сыном самого почитаемого за всю историю города Повелителя Кнута, вполне мог рассчитывать на необходимый минимум поддержки со стороны населения и пользовался, в рамках разумного, уважением магнатов. Однако позорить свое имя ради него они, безусловно, не пожелают, а кроме того, кое-кто из них уже выражал недовольство по поводу перспективы пребывания на традиционно выборной должности трех поколений одного семейства. Прошлое Уимфорта и нынешняя переделка, в которую он попал, ставили его отца в щекотливое положение, и, судя по высокомерному тону, которого последний держался с нами, он прекрасно отдавал себе в этом отчет. Ему наверняка хотелось, чтобы все было сделано быстро и без лишних дискуссий, в ходе которых члены Совета могли бы снова напомнить, каким тяжким бременем легли выходки Уимфорта на городскую казну в последнее время. Камин планировал забить нам свое предложение в глотку, не дав и слова вставить в ответ, и тут же выпихнуть прямо в ад.

– Теперь вы знакомы с условиями, – произнес он. – Если приведете мальчика живым, ваш приговор будет отменен. Совет уже одобрил эту меру. Так каков ваш ответ: путешествие или смерть?

Я поклонился.

– Хочу заверить твое могущество, что в одном мы с Барнаром сходимся безоговорочно: когда ты вот эдак выпрямишься, да нахмуришь брови и начнешь свирепо посматривать, то вид у тебя – внушительнее не придумаешь. Скажу больше: от одного взгляда на тебя у людей поджилки дрожат. Но если ты думаешь, что мы с Барнаром готовы сначала топать через весь первичный подземный мир, а потом еще и полоскаться в тамошней чертовой лужице за простое «спасибо и до свидания», то можешь отправляться туда сам. Мы согласны идти, но только на наших собственных условиях, от которых мы ни на йоту не отступим. А если тебе они не по вкусу, что ж, можешь снова вздернуть нас на дыбу. Мы лучше умрем, чем запятнаем свою репутацию мошеннической сделкой, которую ты предлагаешь.

Камин был одним из тех людей, вся сила которых заключается в привычке к успеху. Настоящей твердости духа в нем не было. Немного наглости, и он, выпучив глаза и покраснев как рак, замер перед нами с открытым ртом, не зная, что сказать.

– Ах ты, наглец, собака шелудивая! – пропыхтел наконец он. – Ах ты, крысеныш помойный, посмотри, как зазнался. Да я тебя сейчас прикажу… Да я велю…