— Я?.. М… Я всего лишь бедный музыкант, живущий по соседству с козлом.

Его речь прервал странный звук, как будто кто-то резко провёл смычком по струнам.

Еву передёрнуло.

— Где Вы?

— Слушайте внимательнее, и, может быть, в шелесте листвы Вы услышите пароль — конечно, если у Вас богатое воображение. Вам бы стоило понять логику этого места: чем раньше её поймёте, тем проще Вам будет. Вокруг Вас темнота, Вы ничего не видите, а потому и меня не существует. Но стоит Вам пролить хоть капельку света, как она создаст меня, и я стану реальностью.

Где-то щёлкнул прожектор, и поток яркого белого света упал на огромную фигуру волка, сидящего на стуле. На нём был чёрно-белый концертный костюм с большой бабочкой, повязанной на толстой шее; в одной руке он держал смычок, а второй придерживал за гриф виолончель.

— Да здравствует Ева, наш новый герой! — начал волк, между слов проводя смычком по змееобразным струнам совсем не под настроение читаемых им строчек. — В фате королева, в вуали король! Как шахматы, будут на поле они: рука игрока их от смерти хранит!

Свет снова погас, и всё погрузилось в темноту.

«В фате королева, в вуали король… — повторила про себя Ева, слепо шаря рукой впереди себя. — Пешка, которая становится ферзём… И ставит королю мат».

Вдруг вдали замаячило большое пятно света. Постепенно приближаясь к нему, Ева разглядела каминную решётку, а потом и кирпичную кладку вокруг, но больше ничего.

— Добрый вечер, Ева.

Мужчина сидел в высоком кресле боком к пламени и слегка щурился, рассматривая прибывшую гостью. Вокруг всё было совсем темно.

— Где мы?

— А это имеет значение? — спросил Саваоф Теодорович, закрывая лежащую на коленях книгу. В свете огня его зелёный глаз переливался из мохового в жёлто-салатовый.

Ева обвела взглядом темноту вокруг и даже опустилась на колени, чтобы потрогать её руками. На ощупь она была похожа на ковёр с очень мягким ворсом.

— Тьма привлекательна, не правда ли? — глухо спросил Саваоф Теодорович, наблюдая за действиями Евы. — Она, как и любое живое существо, может быть тёплой и ласковой, а может быть холодной и опасной. Что ты чувствуешь?

— Она тёплая и ласковая. А ещё мягкая и очень пушистая… — ответила Ева, зарываясь пальцами в глубокий ворс.

— Хорошо…

— Кто все эти люди? И люди ли?

— Сложно сказать, — пожал плечами Саваоф Теодорович, неотрывно глядя в одну точку. — Душа есть, а это главное. Не страшно, когда человек умирает телом — страшно, когда мертва душа.

— Где Ада?

— Оставим её пока, — отрезал Саваоф Теодорович и наклонился куда-то за спинку кресла. За ней кто-то тихо мяукнул, и мужчина вдруг достал оттуда пушистую чёрную кошку.

— Какая хорошая! — по-детски воскликнула Ева, глядя на кошку. — Можно?

Саваоф Теодорович брезгливо поморщился, но всё же отдал ей кошку. Ева с некоторым трепетом взяла её на руки, осторожно, чтобы никак не навредить, перехватила поперёк живота и прижала к груди. Саваоф Теодорович погрузился в изучение какой-то другой книги, и так они сидели некоторое время, находясь мыслями в разных измерениях. Наконец, он оторвался от чтения и перевёл взгляд на Еву. Она сидела на коленях перед камином, подставив спину огню, и запускала пальцы в густой чёрный мех, чем-то напоминающий окружающую их темноту. Светлые волнистые волосы отливали жидким золотом, а в нежно-голубых глазах появились оранжевые искорки. Саваоф Теодорович задумчиво пролистал ещё несколько страниц, пробежался по ним глазами, словно знал их содержимое наизусть, и отложил книгу на рядом стоящий маленький столик.

— Ты такая красивая, — вдруг сказал Саваоф Теодорович, смотря пустым взглядом на Еву. — Что ты забыла на земле, маленький ангел? Разве твоё место не среди облаков и лазурных равнин, именуемых небесами? И глаза, и волосы, и душа — всё в тебе прекрасно… Даже портить не хочется. Но знаешь, ты бы стала достойным украшением моего дома. Правда, у меня уже есть одна Ева… Но ничего страшного, пусть будет ещё одна. Ты бы заняла почётное место на полке рядом с Иудой и Каином… Только по другую сторону от меня. Не тебе стоять рядом с предателями и убийцами, не тебе…

Где-то гулко напольные часы пробили двенадцать ударов. Саваоф Теодорович встрепенулся.

— Время не ждёт, и нетерпеливый механизм уже отбивает полночь! Мне пора, маленький ангел. Набирайся сил, ведь нам предстоит не один бой! И ведь тебе потом предстоит превратиться из пешки в королеву…

Саваоф Теодорович поднялся и, лукаво усмехнувшись, ушёл за камин, а через секунду его уже не было: он растворился в темноте.

Всё смолкло, даже камин позади Евы как будто стал тише. Девушка была одна около рыжего весёлого огонька, пляшущего за каминной решёткой, а вокруг неё не было ничего, кроме бесконечной беспросветной тьмы. В её руках мяукнула кошка. Ева опустила глаза вниз и наткнулась на слишком осмысленный и внимательный взгляд ярких зелёных радужек с большими круглыми зрачками. «Какая прелесть, — подумала Ева, ласково прижимая кошку к груди и поглаживая её за ушком. — Какое замечательное, милое животное… Разве может оно приносить несчастья?» Кошка снова мяукнула, и в этот раз ей послышалось чьё-то неразборчивое имя.

— Кого ты зовёшь, котёнок? Уж не меня ли? — кошка ещё раз мяукнула, глядя прямо в лицо Евы. Отчего-то её глаза показались Еве знакомыми.

— Прости, я не знаю, что ты хочешь сказать. Людям не дано понимать язык животных — ну, или животным не дано говорить по-человечески…

— Е… в…

— Ты зовёшь меня? Зачем?..

— Ева… Ева!

И кошка вдруг стала стремительно принимать человеческие черты, пока окончательно не превратилась в Аду.

— Ева! Проснись!

— Что?.. Что такое?..

Ева медленно поднялась. За окном уже садилось солнце, окрашивая небо в зеленоватый цвет и заливая гостиную рыжим светом.

— Лопнула лампочка, — сказал Саваоф Теодорович, осторожно присаживаясь на край дивана. — Вы потеряли сознание, видимо, от испуга…

— О, простите…

— Не стоит извиняться, главное, что с Вами всё в порядке.

— Это моя вина… Наверное, мне стоило предупредить…

— Пожалуйста, только не волнуйтесь. Давайте я почитаю Вам стихи, и мы закончим этот день на приятной ноте.

Ева большими глазами смотрела на Саваофа Теодоровича, не веря своим ушам. Стихи, словно музыка, обволакивали пространство вокруг и сплетались в единую замысловатую паутину. У Саваофа Теодоровича был приятный, мягкий бас, и его голос постепенно усыплял уставшее от избытка пережитых эмоций сознание. Поэзия слилась в единый монотонный фон, глаза закрылись, а тело, словно тряпичная кукла, полетело в темноту наступающего сна. Находясь где-то на границе между сном и реальностью, Ева лениво наблюдала, как Саваоф Теодорович закрыл