Рассказывает В. Казначеев (1996 г.):

— Отношения бывшего Президента СССР с матерью заслуживают, наверное, отдельного рассказа. Неприятно вытаскивать на свет чужие неблаговидные поступки, тем более когда они касаются семейных отношений, и всё же без этого невозможно нарисовать точный портрет человека, понять его внутреннюю суть, проследить те скрытые от посторонних глаз механизмы души его, которые во многом определяли решения главы государства.

Чем выше поднимался Горбачёв по служебной лестнице, тем реже он появлялся в Привольном у матери. Я невольно несколько раз был свидетелем этих поездок, они производили гнетущее и, я бы сказал, комичное впечатление. Страсть к театрализованным эффектам (в юности он занимался в театральной студии) органично соединялась в Горбачёве с постоянным желанием подчеркнуть свою значимость, первенство во всех областях.

С годами комплекс первенства не был изжит, а наоборот, принял болезненные формы. Едва только появился автомобиль «Нива», как Горбачёву немедленно понадобилось иметь его в служебном пользовании в довесок к двум «Волгам», «УАЗу» и «Чайке». Раиса Максимовна всячески поощряла это стремление мужа казаться как можно более значительным. Их отношения принимали форму какой-то странной игры. В бытность Горбачёва первым секретарём крайкома в его распоряжение был доставлен небольшой самолёт «Ан-2» в салонном исполнении. Михаил Сергеевич, конечно, не смог пропустить такой момент и спешно выехал осматривать «диковинку». Подойдя к новенькому, сверкающему, как дорогая детская игрушка, самолёту, он по-хозяйски похлопал рукой по крылу и, обернувшись к жене, смеясь, сказал: «Вот видишь, Рая, мой самолёт!» Супруга одобрительно закивала в ответ, и они оба, удовлетворённые, удалились с лётного поля.

В Привольном дело обстояло примерно так же. Они подъезжали на новеньком авто с эскортом, пропылив по всей деревне. Останавливались ненадолго, но посещения эти, я полагаю, односельчанам запомнились. Начиналось с того, что в течение одного дня супруги по нескольку раз меняли наряды, то и дело выходя во двор, прохаживаясь из конца в конец на глазах у изумлённых земляков, с трудом понимавших, что, собственно, происходит, к чему нужен этот маскарад. Потом были короткие встречи с земляками, которых со временем Горбачёв старался избегать, и к вечеру этого дня чета высокопоставленных господ исчезала из села с такой же помпой, с какой и появилась. Его отношения с матерью становились от этого всё более прохладными. Отдалялась от него она. Неграмотная, но бесконечно добрая, наделённая чутким ко всякой фальши сердцем, она не принимала барства сына. Помню, как уже в бытность свою президентом Горбачёв попытался взять мать к себе в Москву. Мария Пантелеевна прожила в столице не больше месяца и попросилась назад. А после, всплескивая руками, рассказывала: «А у Михаила-то дома, ну прям хоромы царские, аж страшно».

Со временем Горбачёв почти совершенно забыл её. Рассказывали, как ждала она сына во время его визита с канцлером Колем на ставропольскую землю, но «лучший немец», видимо, стеснялся простой русской женщины. Не вспомнил он о ней и в дни, когда окончился опереточный «путч»: я тогда позвонил из Москвы Марии Пантелеевне в Привольное, дескать, всё нормально, жив он и здоров (материнское сердце всегда неспокойно). Она всплакнула в трубку, поблагодарила, что вспомнил о ней. Потом мне передавали её слова (она жаловалась соседке): «Видишь, Виктор-то человеком оказался, позвонил, успокоил, а ведь мой Михаил ему всю жизнь поломал, но он на меня зла не держит за сына. Хоть он и коммунист, но как христианин поступил». Она была настоящей верующей женщиной и когда тайно крестила сына в местной церкви, и когда поднимала семью в трудные послевоенные годы, и когда терпеливо, смиренно сносила унижения и обиды последних лет, так и отошла в мир иной, одинокая, забытая всеми.

А. Коробейников, бывший секретарь Ставропольского крайкома КПСС при М.С. Горбачёве, один из его спичрайтеров, впоследствии первый заместитель министра просвещения СССР, генеральный консул СССР в Германии, заместитель начальника Аналитического управления Госдумы Российской Федерации, автор острополемической книги «Горбачёв: другое лицо»:

— Принципиальным моментом в оценке супруги генсека является отношение его матери Марии Пантелеевны к своей невестке. Михаил Сергеевич один раз упоминает о том, что отец сразу же хорошо принял Раю, а мать — ревниво и настороженно. Первоначальную настороженность можно было бы быстро преодолеть. Но для Марии Пантелеевны капризная и заносчивая жена сына так и не стала близкой. В подчёркнуто небрежном отношении к ней внутренне цельная, не понимавшая двуличия женщина выразила своё неприятие невестки, она невзлюбила в ней чопорность и брезгливость к той простой жизни, которой жила деревенская труженица.

Г. Горлов, бывший первый секретарь Красногвардейского райкома КПСС Ставропольского края — родного района М.С. Горбачёва, фронтовик, Герой Социалистического Труда:

— В свои 78 лет Мария Пантелеевна совершила большое путешествие. Её сын, Генеральный секретарь, пригласил мать на месяц в Москву. Однажды утром она отправилась в Кремль с тремя только что заколотыми цыплятами в сумке и кошелкой со свежими фруктами. Десять дней спустя она вернулась. Она сказала, что столица — это место не для неё.

Я спросил её, почему она вернулась так быстро. «Потому что в Москве меня никто не знает», — ответила она. Надо понять, что Мария Пантелеевна — пожилая, и с того времени, как Миша выбран Генеральным секретарём, ей немного страшно. Ночью она больше не хотела оставаться в доме одна. Её брат, который жил в соседнем доме, сестра, также жившая в селе, друзья сменяли друг друга, чтобы составить ей компанию.

Горбачёв унаследовал от матери непроизвольные выражения, такие, как «всемогущий Бог мне свидетель», которые иногда вырывались у него. Мария Пантелеевна разместила в своей комнате несколько икон. В сталинские времена она прятала иконы под портреты Ленина.

— Я часто подтрунивал над ней, — рассказывает Григорий Горлов. — «Ты мать царя». Она делала вид, что выходит из себя: «Какого царя? Мы — простые люди. Миша учился, вот и всё. И особенно он слушал советы своего отца».

В. Казначеев:

— Простая, малограмотная сельская женщина, она хранила в себе благородство, терпеливость, присущие русскому народу. После смерти отца Михаила Сергеевича жила в своём доме одна. Пенсию заработала хорошую. На огороде сама выращивала картошку, огурцы, помидоры, капусту и другие овощи. Во дворе содержалась всякая живность. В общем, материально не нуждалась, ей всего хватало. Не хватало только самого ценного: тепла родных, дорогих людей — мучило одиночество. Если ей что-то было нужно, у своих не просила, даже лекарств, хотя внучка Ирина, дочь Михаила Сергеевича, и её муж — врачи, и не рядовые. Боялась быть им в тягость. А годы брали своё. После восьмидесяти лет болезни стали часто укладывать её в постель. Помогали ей по дому соседи, просто из сочувствия. Нужно — сходят в магазин, аптеку, на почту… Но с материнским сердцем ничего не поделаешь, тревожилась за детей и внуков больше, чем за себя.

В. Болдин:

— Лишение Горбачёва всех должностей, переход его на пенсию самым печальным образом отразились на жизни его матери. Местные власти перестали проявлять прежнюю заботу о Марии Пантелеевне, отвернулись от неё и многие соседи. К старшему сыну она ехать не могла и не хотела, хотя бы потому, что отношения её с Раисой Максимовной были напряжённые и неприязненные. Даже в пору серьёзной болезни в конце 80-х годов Мария Пантелеевна отказалась лечиться в Москве, не желая видеть невестку. Наверное, все эти причины и вынудили Марию Пантелеевну принять опекунство от А. Разина, возглавляющего музыкальную студию «Ласковый май», продать студии свой дом. Но одинокому старому человеку всё равно было трудно, и скоро она переехала к младшему сыну Александру, хотя его жилищные условия были несравнимы с возможностями бывшего Президента СССР.