Шанские мастера, изготавливавшие предметы из бронзы, придумали мехи, чтобы с их помощью поддерживать жар в печах на нужном уровне, когда плавили медь (восемьдесят три процента) и олово (семнадцать процентов). Будущие изделия сначала лепили из воска, который затем покрывали тонкими слоями жидкой глины, точно повторявшей самые тонкие фрагменты узора. Когда слой глины становился достаточно толстым для того, чтобы выдержать обжиг, воск растапливали и выливали наружу, после чего в получившуюся форму заливали расплавленную бронзу. Когда металл остывал, глиняную форму раскалывали и извлекали из нее бронзовое изделие, готовое к полировке и иногда раскрашиванию узора. Как ни просто звучит, технически этот метод до сих пор не превзойден, даже со всеми достижениями XXI века.

Один специалист по древнему искусству столь невысокого мнения о китайской бронзе, что, по его собственным словам, скорее украсил бы свой дом старой кухонной плитой. На самом деле, чтобы оценить эти произведения искусства по достоинству, жителям Запада требуется выработать в себе особый вкус. Как писал Крил: «Только постепенно приходишь к пониманию, что эти животные и узоры, которые кажутся нам гротескными, имеют вполне определенное значение… По мере того как человек видит больше и узоры становятся ему знакомыми, он начинает ценить непревзойденное мастерство создателей этих шедевров».

Маска Таоте. Узор эпохи Шан-Инь

Высокая стоимость бронзовых сосудов делала их надежным капиталовложением в условиях, когда основной формой товарообмена являлся бартер. Раковины каури, в связках по десять штук, служили в качестве примитивной валюты, но их единственным источником было устье Хуанхэ, расположенное в пятистах милях к востоку. В результате при обмене чаще использовались такие товары, как зерно и шелк, но поскольку общины по большей части все еще были самодостаточными, торговля между ними едва началась.

Лучшие бронзовые изделия в Великом городе Шан хоронили вместе с мертвыми, особенно теми из них, кто принадлежал к царской семье. Огромное кладбище расположено в одной миле к северу от города. Тела заворачивались в циновки, и то, что человек брал с собою в загробную жизнь, зависело от его социального статуса: если простолюдина мог сопровождать простой топор или несколько гончарных изделий, то захоронение правителя часто представляло собой настоящую сокровищницу, наполненную прекрасной белой керамикой, огромными мраморными скульптурами, бронзовыми сосудами высотою в два фута и сотнями шлемов.

Чтобы вместить все предметы, предназначавшиеся для царских похорон, шанцы выкапывали огромную яму, способную полностью поглотить современный пятиэтажный дом на тридцать квартир. На дне ямы, к которому вела лестница по периметру, они строили павильон высотою десять футов со стенами, украшенными прекрасными росписями и резьбой. В эту гробницу помещалось тело усопшего вместе со всеми его богатствами — а также сотнями тел принесенных в жертву царских жен и домочадцев. Затем всю яму заполняли слоями плотно утрамбованной земли.

Людей также приносили в жертву и на многих других религиозных церемониях, поскольку большая часть мира тогда, как и позднее (например, греки и римляне), верила в то, что жертва умиротворяет богов. Шанцы обезглавливали своих жертв и обычно хоронили их группами по десять или в количестве, кратном десяти, — в одном месте найдено три сотни убитых; следовательно, они уже имели некоторые представления о десятичной системе. В жертву приносились рабы или военнопленные, часто захваченные экспедициями, отправленными именно с этой конкретной целью.

Умиротворяемые боги по своей сути были духами гор, рек, ветров, облаков, молний, небесных тел, а самые важные из них — духами земли, дающей урожай. Они не имели никакого отношения к морали, будучи ни плохими ни хорошими; для их умиротворения не требовалось ничего, кроме жертвоприношений. Некоторые люди верили в верховного бога, который через женского духа земли дал рождение всем животным и растениям; другие ставили его в один ряд с другими богами. Звавшийся Шан-ди, или Верховный владыка, он сохранился в истории и был ошибочно принят жителями Запада за восточную версию их собственного Бога. Если он «родился» как обожествленная версия древнего правителя племени шан, то своим появлением он перебросил мост между богами природы и равными им по положению душами мертвых. В то время как китайские философы и художники, впрочем, как и простые крестьяне, никогда не прекращали диалога с природой, веря в то, что гармония между человеком и природой является ключом к всеобщему благосостоянию, практика поклонения предкам продержалась до прошлого века. Об этом сэр Леонард Вулли писал: «Простая вера шанцев в то, что человек живет после смерти, становясь источником руководства и защиты для своих потомков, а также достойным объектом поклонения, удовлетворяла их естественную потребность и оказала самое большое влияние на формирование идеала китайской цивилизации».

Появление Шан-ди и Иеговы на противоположных концах Азии было совпадением. Во времена первых шанских правителей Авраам скитался со своей семьей по безлюдным местам, куда не распространялась власть Лунного бога и других божеств их родной шумерской религии, поскольку там не было храмов, где божествам можно было бы поклоняться. Поэтому Авраам был вынужден поклоняться единственному богу, который всюду их сопровождал, а именно, своему семейному богу. Впоследствии семейный бог Авраама, Исаака и Иакова вырос в значимости до всемогущего Иеговы. Хотя он не был обожествленным предком, каковым, вероятно, являлся Шан-ди, и приобрел внушающий трепет статус, отсутствующий у последнего, связь между семьей и божеством позволяет также подметить любопытную связь между Востоком и Западом.

Шанцы верили в то, что дыхание человека является его духом (на латыни spiritus = дыхание), который поднимается к небу, когда человек умирает, а затем овладевает неведомыми силами, способными укреплять или разрушать семейное благополучие. В случае с духом царя от него зависело благосостояние всей нации. Если дух не умиротворять жертвоприношениями, он будет вечно блуждать голодным в мрачном чистилище: чтобы избавить его от такой ужасной судьбы и позаботиться о собственном семейном благополучии, потомки должны приносить ему жертвы и в то же время постараться самим родить детей, которые будут делать то же самое для них. Преданность семейным ценностям и почитание старших, сопутствовавшие поклонению предкам, издревле были основными факторами социальной жизни китайцев.

Потребность приносить пищу в жертву духам была логичной, поскольку, хотя дух человека отделялся от тела в момент смерти, тем не менее он по сути оставался в мире, о чем живущие узнавали, видя его в своих снах. Дух забирал только сущность еды, которая, таким образом, оставалась пригодной для употребления теми, кто совершал жертвоприношение: практическое соглашение, не слишком далекое от христианского вероисповедания. Духам царей требовались более существенные подношения — например, триста коров и сотня овец; кроме пищи, жертвоприношения могли включать ценные предметы, такие как яшма, колесницы и даже табуны лошадей вместе с искусной упряжью. Жертвоприношения часто сопровождались возлияниями, которые в значительной мере повышали важность зерновых культур, использовавшихся при производстве пива.