Этим утром, пока мы готовились ко Дню Выпускника, я сидела на полу, привалившись к кровати Руби. Ее комната расположена в дальней части дома и отделена от моей тонкой стеной. Комната Джеммы в другом конце, с видом на кампус. Этим домом владеет Халед – «принц», как мы когда-то называли его. Именно Джемма заманила его в нашу дружескую компанию еще на первом курсе. Ей нравится думать, что мы живем в этом доме благодаря ей, и она открыто напоминает нам об этом факте.

Халед живет в самой большой комнате на первом этаже, а Джон и Макс – в двух комнатах поменьше с другой стороны от кухни. Парни редко поднимаются наверх, уважая наше «женское пространство». Не считая Джона. В последнее время я слишком часто слышу его голос, едва приглушенный стеной. Все наши сокурсники постоянно отмечают, как нам повезло – жить в недавно отремонтированном доме, всем вместе. Мы называем этот дом «Дворцом». Он наш, и только наш. Большинство студентов живут в небольших комнатушках в общежитии или снимают старые домики на окраинах кампуса. Нам повезло, я это понимаю, однако не ощущаю себя везучей.

В это утро Джемма и Руби уделили много внимания выбору своих нарядов, состоящих из самых облегающих и ярких спандексовых вещей, какие они смогли найти. Я надела спортивные шорты и свитер с эмблемой Хоторна, сразу ощутив, как ужасно мерзнут мои голые ноги. Смотрела, как Джемма поспешно красит ногти, оставляя неаккуратные мазки вокруг неровно обрезанной, воспаленной кутикулы. Волосы ее были покрашены в синий цвет – «ради духа колледжа», как она объяснила. Мы с Руби не сказали ничего, однако переглянулись, и в головы нам пришла одна и та же мысль: «Очередная попытка привлечь внимание».

Руби дополнила свой наряд юбкой-пачкой – потрепанной черной пачкой, которая была отличительной меткой нашей группы, с тех пор как на первом курсе мы участвовали в танцевальной вечеринке в стиле восьмидесятых. Руби откопала эту юбку в корзине с уцененными вещами в «Гудвилле» и каким-то образом превратила ее в еще одну хоторнскую традицию. Я содрогнулась, подумав о том, в скольких пропахших по́том вечеринках и ночных прогулках в «Гриль» участвовала эта юбка. Как-то раз Джемму даже стошнило на нее. Эта пачка сопровождала Руби едва ли не на каждое мероприятие в течение всей нашей учебы в Хоторне – тотем, символизирующий ее жизнерадостную натуру.

Если бы кто-нибудь взглянул на нас сквозь замерзшее окно второго этажа в это утро, он, наверное, подумал бы о том, как живописно мы смотримся втроем. Лучшие подруги, готовящиеся к главному дню своей студенческой жизни: Дню Выпускника. Девушки, которым через несколько месяцев предстоит закончить колледж и которые в восторге от того, что еще на шаг приблизились к взрослой жизни. Готовые до последней капли испить нектар дружбы, насладиться каждым драгоценным моментом.

Вероятно, этот наблюдатель позавидовал бы нам, нашей юности и близости. Позавидовал бы нашему счастью.

Позавидовал бы лжи.

* * *

Джемма стоит у костра с сигаретой в одной руке и стаканом горячего шоколада в другой, болтая со своими приятельницами по театру. Одета она в мешковатые спортивные брюки с эмблемой Хоторна, на ногах у нее растоптанные угги, а вокруг туловища плотно обмотано полотенце. Я оглядываюсь в поисках Руби, но она ушла с Джоном и остальными – взять еще горячего шоколада и смешать его с виски. Это мой шанс.

– Привет, – говорю я, подходя к Джемме. Жар от костра щиплет мне нос и щеки. Джемма смотрит на меня, улыбается и щелчком отправляет сигарету в костер. Она знает, что я ненавижу табачный дым. – Можно с тобой поговорить? – спрашиваю я, стараясь придать голосу встревоженные интонации, чтобы дать ей понять: речь пойдет о чем-то важном и личном.

– Конечно, – небрежно и почти беспечно отвечает она.

– Я довольно давно хотела об этом сказать… – Я медлю, пытаясь принять неуверенную, беспокойную позу – так, чтобы Джемма видела это. Но она смотрит на меня, озадаченно щуря черные глаза.

– С тобой всё в порядке?

– Наверное. – Делаю паузу ради пущего эффекта и пинаю носком ботинка комок смерзшейся земли. – Я волнуюсь за Руби.

Джемма любит драмы; в конце концов, ее основное направление – сценическое искусство. И на сцене, и вне сцены она склонна к драматическому поведению.

– Она ведет себя очень странно, – начинаю я, тщательно подбирая слова. – Не хочу говорить ни о ком плохо, но в последнее время Руби какая-то злая; понимаешь, о чем я?

В глазах Джеммы вспыхивает огонек осознания. Я знаю: она понимает, что я имею в виду. Руби нарычала на нее на прошлой неделе, когда мы ехали на гору Баттернат, чтобы покататься на лыжах. В итоге, когда GPS потерял сигнал, мы ехали двадцать минут не в ту сторону. Джемма твердила, что мы пропустили нужный поворот, но Руби отказалась возвращаться. Я ничего тогда не сказала, хотя отлично знала, что Джемма права. Когда навигатор снова заработал и велел нам развернуться, Джемма предложила помочь Руби с ориентировкой на местности. И та холодным злобным тоном ответила: «О боже, ну, извини. Если ты так хорошо знаешь дорогу, может, отвезешь нас домой?» Только вот раскаяния в ее голосе не было ни капли. После этого мы включили радио и в конце концов добрались до горы.

Сейчас я сосредотачиваю внимание на Джемме, надеясь, что смогу ткнуть в нужные точки.

– У меня такое ощущение, что Джон собирается порвать с ней. Она в последнее время стала отстраненной и вечно с кем-то флиртует – с другими парнями… И он это видит. Мне его жалко.

Глаза Джеммы становятся чуть больше.

– В любом случае, – продолжаю я, – если они расстанутся, то до самого выпуска она останется в дурацком положении, и все в нашей компании примут чью-нибудь сторону, ее или Джона, и это окажется жутко неловко. Я имею в виду – мы же живем в одном доме, все шестеро… И куда нам деваться друг от друга?

– Да, верно, – соглашается Джемма. Она смотрит на свои пальцы, принимается изучать обкусанные ногти, крепко сжимает в кулаках край полотенца. Ветер меняет направление; пепел кружится вокруг нас, полотенца хлопают, пытаясь улететь.

– Не знаю, – говорю я. – Не думаю, что он станет обманывать ее или что-нибудь в этом духе, но если что-то и произойдет, то, скорее всего, именно сегодня. Я имею в виду, он дальше не станет терпеть, понимаешь? Наверняка напьется и сделает какую-нибудь глупость. Как тебе кажется? Вы с Джоном ведь по-прежнему тесно общаетесь, так? Я думаю – может быть, ты сможешь ему что-нибудь сказать? Убедиться, что с ним всё в порядке, узнать, не хочет ли он с кем-нибудь поговорить… А я поговорю с Руби о том, что с ней происходит.

– Я? – встревоженно отвечает Джемма. Но я чувствую под ее тревогой за Руби намек на радостное волнение. – Ты думаешь, именно мне следует с ним поговорить?

– Да. Я имею в виду, он всегда говорил, что ты – его лучший друг среди девушек, – поясняю я. Мелкая ложь. – Я думала, это очевидно.

Щеки Джеммы вспыхивают, уголок губ подергивается. Она чувствует себя особенной, избранной. Она и есть избранная – по крайней мере для этой задачи.