А потом он вышел за пределы экрана. Словно влез в комнату через окно, оперся руками о край, раз — перекинул через него ноги и вышел из экрана. После этого на экране остался только белый свет.

Выйдя за пределы телевизора, телечеловек некоторое время потирал левую руку пальцами правой руки, чтобы освоиться с внешним миром. Уменьшенная правая рука долго потирала уменьшенную левую руку. Он совершенно не торопился. По его расслабленному виду можно было предположить, что у него полнымполно времени. Похож на опытного телеведущего. А затем он посмотрел мне в лицо.

— Мы строим самолет,— сказал он.

По его голосу и не скажешь, далеко он или близко. Голос тонкий, как лист бумаги.

Одновременно с его словами на экране появилось изображение какой-то черной машины. И правда, будто новости смотришь. Сначала показали какоето огромное помещение вроде завода, а затем изображение сфокусировалось на площадке в самом центре, где шла работа. Двое телелюдей возились с этой машиной. Они орудовали гаечными ключами, закручивали болты, регулировали приборы. Они были сосредоточены на своей работе. Что за странная машина. Цилиндр, сверху тонкий и длинный, из которого то тут, то там торчали спирали. Машина скорее напоминала гигантскую соковыжималку для апельсинов, а не самолет. У нее не было ни крыльев, ни сидений.

— Совершенно не похоже на самолет,— сказал я. Мой голос звучал непривычно. Очень странный голос. Будто его пропустили через толстый фильтр, который задержал все питательные элементы. Казалось, что я очень постарел.

— Потому что его еще не покрасили,— сказал телечеловек.— Завтра его как следует покрасят. И тогда будет сразу же понятно, что это самолет.

— Дело не в цвете. А в форме. Это не самолет.

— Если это не самолет, то что это? — спросил меня телечеловек.

Но я не знал. Вот именно, что это такое?

— Поэтому я и говорю, это из-за цвета,— дружелюбно сказал мне телечеловек.— Как только покрасят, сразу станет самолетом.

Я решил не спорить больше. Какая разница, что это, подумал я. Будь это самолетом, который выжимает апельсины, или соковыжималкой, которая может летать по небу, что с того. Мне ни до того ни до другого дела нет. Почему жена не возвращается? Я еще раз надавил на виски кончиками пальцев. Часы продолжали стучать. ТаРуППК СЯУС ТаРуППК СЯУС. На столе лежал пульт. А рядом как попало были свалены женские журналы. Телефон по-прежнему молчал. Комната освещалась тускловатым светом телевизора.

А на экране двое телелюдей увлеченно продолжали свою работу. Изображение стало гораздо четче, чем прежде. Теперь можно было рассмотреть даже цифры на приборах этой машины. Пусть совсем тихо, но стал слышен и ее звук. Машина завывала: ТА-а-БДЗРяйФУгг ТА-а-БДЗРяйФУгг АРуП АРуП ТА-а-БДЗРяйФУгг. Временами доносились глухие ритмичные удары железа о железо. АРИ-и-и-и-Н БУЦ АРИ-и-и-и-Н БУЦ. А еще к этому примешалось много разнообразных звуков. Но я не мог разобрать ничего конкретного. Так или иначе, двое телелюдей старательно работали на экране телевизора. Некоторое время я внимательно наблюдал за их работой. Телечеловек за пределами экрана тоже молча смотрел на изображение своих товарищей на экране. Ерунда какая-то — мне совершенно не кажется, что это похоже на самолет.

Черная-пречерная машина всплывает в белом свете.

— Ваша жена не вернется,— сказал мне телечеловек за пределами экрана.

Я посмотрел на него. Не смог как следует уловить, о чем он толкует. Я внимательно посмотрел на его лицо, словно заглянул в белую трубку телевизора.

— Ваша жена больше не вернется,— повторил телечеловек с той же интонацией.

— Почему? — спросил я.

— Почему, почему. Да потому, что у вас ничего не получилось,— сказал телечеловек.

Голос напоминал пластиковую карточку — ключ в гостиницах. Ровный, без интонаций, легко, как лезвие, ныряет сквозь узкую щель.

— Ничего не получилось, поэтому не вернется.

«Ничего не получилось, поэтому не вернется»,— повторил я про себя. Слишком монотонно, нет ощущения реальности. Я не смог как следует уловить контекст. Причина схватила результат за хвост и пыталась его проглотить. Я встал и пошел на кухню. Затем открыл холодильник, глубоко вдохнул и, взяв банку пива, вернулся на диван. Телечеловек по-прежнему неподвижно стоял перед телевизором и смотрел, как я срываю кольцо с банки. Он поставил правый локоть на телевизор. А я и не то чтобы очень хотел выпить пива. Делать было особенно нечего, поэтому я просто принес пива. Сделал глоток, пиво было так себе. Все это время я держал банку в руках, однако она мне показалась тяжелой, поэтому я поставил ее на стол.

Затем я решил поразмыслить над заявлением телечеловека о том, что моя жена больше не вернется домой.

Он говорит, что у нас ничего не получилось. Он говорит, что это причина, по которой она не вернется. Однако мне совершенно не казалось, что наши отношения разладились. Конечно, мы не идеальная пара. За четыре года мы много раз ругались. У нас было, вероятно, несколько проблем. Время от времени мы говорили о них. Иногда разрешали их, иногда и не разрешали. Большую часть того, что не разрешили, мы просто отбрасывали и ждали, пока пройдет нужное время. О’кей, мы были парой с проблемами. Именно так. Однако это вовсе не значит, что у нас ничего не получилось. Разве нет? А где, скажите мне, есть пары без проблем? Но все же уже перевалило за восемь. Просто по какой-то причине она не смогла позвонить. Да я могу назвать несколько таких причин. Ну, например… Что-то в голову мне не приходило ни одной. Я ужасно растерялся.

Я поглубже вжался в спинку дивана.

Этот самолет… Если это самолет, то как, собственно говоря, он летает, подумал я. Что является движущей силой? Где у него иллюминаторы? Где у него нос, а где хвост?

Я ужасно устал. Совершенно опустошен. Я подумал: нужно ответить двоюродной сестре о том, что мы не сможем приехать. Что-нибудь вроде: «Рабочие дела не позволяют мне приехать. Жаль. Поздравляю с замужеством».

Двое телелюдей в телевизоре проворно продолжали строить самолет, совершенно не обращая на меня внимание. Они работали, не покладая рук ни на секунду. Казалось, что конца и края не будет их работе, направленной на то, чтобы завершить самолет. Закончат одно дело — сразу же, не прерываясь, берутся за следующее. У них не было схемы производственных работ или чертежей, но они сами знали, что нужно делать сейчас и что нужно делать потом. Камера исключительно мастерски передавала их искусную работу. Очень понятная и точная съемка. Убедительное изображение. Наверное, еще один (четвертый или пятый) телечеловек отвечает за камеру.

Вот странная штука: наблюдая за работой телелюдей, которую можно назвать идеальной, я постепенно стал видеть самолет. По крайней мере, мне стало казаться, что ничего удивительного в том, что это самолет, нет. Я подумал, а какая вообще разница, где нос, где хвост. Когда люди вот так здорово и точно выполняют работу, наверняка получится самолет. Пусть он на него и не похож, но для них это самолет. Наверняка все именно так, как сказал тот мужчина.