– А вы все время оставались с отцом?

– Да. С девяти лет.

Ну, журналист все задавал да задавал вопросы, а я на них все отвечал, и каждый раз всю правду, и все глупее да глупее себя чувствовал и только ждал, когда наконец явится лейтенант со своими двумя людьми, которые создадут гарнизону хорошую репутацию вместо той дурной, что создали мы с Гарри. Но лейтенант не показывался, и руки у меня потели от волнения, и мне страшно хотелось стать эскимосом, а в ушах у меня все гремела «Валенсия», потому что это была та песня, которую распевал отец, когда мама уехала в Эль-Пасо с моим братом Вирджилом и мы с папкой помирали с тоски. Потом мы привыкли жить без них, отец перестал петь «Валенсию», и я совсем было ее позабыл, но потом опять вспомнил, когда он ушел из дому и больше не вернулся, а с тех пор, как я попал в армию, эта песня слышалась мне непрестанно.

Журналист мне сперва не понравился, но когда мы с ним разговорились, я увидел, что он парень прямой, и моей неприязни как не бывало. Почему– то полковник и другие офицеры дали нам наговориться вволю, – черт его знает почему. Может быть, им самим было интересно послушать.

– Еще один вопрос, – сказал журналист. Он глянул уголком глаза на полковника и спросил: – Как вам нравится в армии?

Черт возьми, этого только недоставало! Ведь Гарри Кук уже ему говорил, теперь ему нужно, чтоб и я сказал то же самое. Но ведь если я скажу ему правду, полковник совсем огорчится, а если не скажу, буду трусом. Не знаю, почему мне не хотелось огорчать полковника, ведь я любил его ничуть не больше, чем любил его Гарри, и все-таки не хотелось. Просто мне казалось неправильным его огорчать. Не знаю, чем это объяснить, но мне казалось, что огорчить полковника – это еще хуже, чем оказаться трусом. Поэтому я стал думать о тех вещах, которые мне нравились, но их было так мало, что из-за них, по правде говоря, не стоило любить армию, и чем больше я об этом думал, тем в большее приходил замешательство. Мне даже стало совсем не по себе, но нужно было поскорее прийти к какому-нибудь решению, поэтому я постарался принять жизнерадостный и искренний вид и сказал:

– Ужасно нравится.

Тут как раз подоспел лейтенант со своими двумя людьми, и я хотел было уйти, но журналист придержал меня за руку. Лейтенант представил своих избранников: пара ребят, которые были на постоянной службе в нашем лагере. Они работали в канцелярии. Я часто их видел, но не был с ними знаком. Журналист спросил каждого, сколько ему лет, откуда он родом и где работает его отец, но ничего на этот раз не записывал. Атмосфера постепенно разряжалась, и полковник опять повеселел. Тут подошел майор и сказал:

– В три часа отправляется самолет со станцией назначения приблизительно в сотне миль от Фербенкса, сэр. Отпускное свидетельство для рядового Кука, проездные документы и деньги – в этом конверте, сэр.

Вероятно, я побледнел, когда это услышал, и журналист, видно, сразу заметил, что мне не по себе, потому что он обратился к полковнику и сказал:

– Так далеко в самолете один…

Он повернулся ко мне:

– Вам бы нужно отправиться вместе с товарищем, раз у него мать так больна и он так расстроен, – а, как вы думаете?

– Точно так, – сказал я. – С удовольствием слетаю на Аляску.

Тут оба парня из канцелярии тоже оживились, и один из них спросил:

– На Аляску? Кто это собрался на Аляску?

– Рядовой Кук, – ответил майор. – Мы его отправляем домой. У него мать тяжело заболела.

Черт побери, на этот раз я, кажется, влип.

– Рядовой Кук? – повторил парень из канцелярии. – Какой это Кук?

– Рядовой Гарри Кук, – сказал майор.

Но журналист и тут оказался на высоте.

– Полковник, – сказал он, – можно вас на два слова? Никуда не уходите. – бросил он мне.

– К вашим услугам, – ответил полковник.

Они отошли вдвоем за бревна, а мы, все остальные, продолжали стоять на месте и вс только поглядывали друг на друга. Ребята из канцелярии поняли, что тут не все ладно, и решили не соваться со своими замечаниями. Армия вообще учит людей не соваться вперед со своей осведомленностью, чтобы, не дай Бог, не причинить беспокойства кому-нибудь из начальства, ибо вас могут поблагодарить за информацию, а через неделю-другую вы вдруг очутитесь в каком-нибудь Богом забытом уголке страны, куда по своей воле вы бы и носу не показали. Поэтому парни из канцелярии ни словом не обмолвились о том, из каких мест был Гарри Кук, хотя прекрасно знали, что уж никак не с Аляски.

Майор – тот тоже понял, что тут происходит, и украдкой лукаво на меня поглядывал. Я пытался улыбнуться ему в ответ, но он живо отворачивался, будто хотел сказать: «Держись теперь, не сдавайся, молчок! Полковник здесь командует парадом. Это его бенефис. Гляди не испорть ему музыки. Сейчас он там беседует с журналистом. Он примет решение и отдаст нам приказ. И мы его выполним».

Оба капитана и лейтенант тоже все поняли, поэтому нам ничего не оставалось, как стоять на месте и ждать. Разговаривать было нельзя, чтобы нечаянно не причинить неприятностей полковнику. Вообще-то я был не прочь слетать на Аляску, но насчет Гарри Кука я не был уверен. Я бы полетел хоть куда, лишь бы на время избавиться от армии. Я был сыт по горло армией, а если бы нас с Гарри отправили на Аляску, это получилось бы здорово еще и потому, что, не говоря о развлечении, я мог бы наконец увидеть какого-нибудь эскимоса.

Скоро журналист и полковник вернулись. Было видно, что они отлично поняли друг друга – наверно, журналист обещал полковнику написать о нем блестящую статью и помочь ему продвинуться в бригадные генералы. Хотя они и не сияли улыбками, но я понял что все в порядке – независимо от того, где живет Гарри Кук и кому это известно.

Полковник оглядел своих подчиненных, и все они почувствовали в нем начальника. Полковник сказал:

– Майор Голдринг, нужно отправить с рядовым Куком в Фербенкс рядового Джексона. Благоволите оформить, как полагается. Рядовой Джексон командируется в качестве курьера. – Полковник повернулся ко мне и сказал: – Ступайте разыщите своего друга и сообщите ему приятные новости. Затем, я думаю, вам лучше поторопиться и уложить свои вещи. Лейтенант Коберн, обеспечьте доставку на аэродром.

Все стали навытяжку и отдали честь полковнику. Полковник откозырял в ответ, и группа рассыпалась. Я побежал прямо в казарму посмотреть, не валяется ли Гарри на своей койке, и, конечно, он был там. Он спал. Я его растолкал и говорю:

– Вставай, нас посылают на Аляску, самолет отправляется в три часа.

На это Гарри ответил, что мы можем послать их и подальше. Он повернулся на другой бок и хотел опять уснуть. Я стал его убеждать, что говорю серьезно, и в это время в казарму вошел журналист.

По счастью, кроме нас с Гарри, в казарме был только Виктор Тоска, да и тот крепко спал на своей койке в противоположном углу помещения. Журналист поглядел на Гарри и сказал: