Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну наконец-то! А то я уже решила, что ты передумал! Ну, или твоя, с позволения сказать… – Мама не договорила, видимо, папа ее перебил, и она стала оправдываться и что-то шептать в телефонную трубку: – У меня, видишь ли, тоже есть планы, как ни странно!
Таня очень удивилась – получалось, что мама ждала ее отъезда? И совершенно не огорчилась тому, что дочь ее покидает? На все каникулы, на долгих десять дней? Странно все это… И что там про мамины планы? Совсем непонятно. И для чего она сделала прическу, отстояв два часа в парикмахерской? Для тети Лены и сестры Маруси? Вот чудеса! И новое платье, Таня увидела его в шкафу на плечиках – чудесное новое платье красного цвета, с пояском и двумя кармашками на золотых молниях. И для чего мама вытащила из шкафа туфли на каблуках – выходные. «Выходные и неудобные», – всегда говорила она. Тоже для тети Лены? Ну совсем непонятно! И столько еды? Зачем им втроем столько еды?
Тане показалось, что эти взрослые, ее любимые родители, втянули ее во что-то нехорошее, неправильное, и ей стало обидно. Так обидно, что ехать совсем расхотелось. Правда, и оставаться тоже было как-то не очень. В отвратительном настроении Таня надевала сапоги в прихожей, натягивала пальто и совсем не смотрела на маму.
А мама, веселая и возбужденная, крепко ее обняла, расцеловала и пожелала веселых праздников и чудесных каникул:
– Больше гуляй, Танька! Слышишь? С улицы не уходи! Там же такая красота, на природе! Набирайся сил и здоровья!
Таня хмуро кивнула, неохотно коснулась маминой ароматной щеки и, повесив сумку на плечо, вышла из квартиры. Только в лифте она вспомнила, что забыла отдать маме подарок – тот самый флакончик рижских духов. Вот растяпа! Но не вернулась. «Ну и ладно», – решила она. С обидой решила – не очень-то маме это нужно! Настроение у нее, похоже, и без духов замечательное.
Папа и Лиля сидели в машине. Таня забралась на заднее сиденье и хмуро кивнула. Они переглянулись, но задавать вопросы не стали – и на этом спасибо.
До дачи ехали долго – папа ворчал, что дорога страшно тяжелая, скользко и холодно. «И вообще, дурацкая, Лиля, идея!»
Лиля смешливо и дурачливо отвечала ему, совсем не раздражалась и громко включила радио, из которого доносились знакомые песни. Таня поняла: эта Лиля – человек веселый и беззаботный. И этим она отличается от часто хмурой, недовольной и сварливой – если по-честному – мамы.
Не зря папа называл маму пилой.
Наконец въехали в поселок. Таня смотрела во все глаза – вдоль широкой улицы за высокими заборами стояли дома – крепкие, двухэтажные, с балконами и мансардами.
Высоченные сосны и ели были припорошены снегом. Покачивались и поскрипывали фонари. Из труб на крышах вился мутноватый дымок – наверное, топили камины и печки. В окнах горел свет – сумерки наплывали на поселок медленно, но верно. Мороз потрескивал, и снег вкусно похрупывал. Остановились у высокого забора, и папа выключил мотор. Выбрались из машины. Таня подняла голову и замерла – на темно-синем небе появился узкий ломтик ярко-желтого, словно кусок сливочного сыра или лимона, молодого месяца.
Снег – чистейший, белейший – посверкивал алмазными крупицами. В городе такого и не увидишь.
Дышалось легко и свободно – хотелось вздохнуть поглубже и глотать воздух, как куски мороженого – сладкого и холодного.
Лиля открыла калитку, и они гуськом, друг за дружкой, пошли по узкой нечищеной дорожке по направлению к дому. Дом стоял в глубине лесного заросшего участка – темный, насупленный и страшноватый.
Хозяйка легко взбежала на крыльцо и завозилась с замком. Наконец дверь открылась, и они вошли в дом. Лиля щелкнула выключателем, и огромная комната осветилась оранжевым абажуром над полукруглым столом. Абажур осветил камин с потемневшим от сажи и дыма кирпичом, темные, старинные, огромные кресла и картины на стенах. В доме было, как ни странно, тепло.
– Ну как тебе? – весело спросила Лиля. – Как тебе это все?
Улыбаясь, она обвела комнату рукой:
– Здорово, да? Замок просто!
Таня вздохнула и тихо сказала:
– Красота у вас тут! Я и не видела такого.
– Лилькин отец – генерал, – объяснил папа. – И все у них тут по-генеральски! В смысле – серьезно. Участок, забор, домище. Отопление и прочее. Это тебе не дачка бабушки Оли, а, Тань?
Таня кивнула. Дачка бабушки Оли – именно дачка, иначе не скажешь – была совсем крошечной, в две маленькие комнатки. Правда, с большим крыльцом – верандой, как говорила бабушка. На крыльце стояли стол и два стула – больше не умещалось. Там, на этом крыльце, по вечерам они с бабушкой Олей любили попить чайку – разумеется, с чем-нибудь сладким. Участок тоже был маленьким – шесть соток, больше тогда не давали. На участке росли яблони, сливы и вишня. Из всего этого «богатства» бабушка и варила варенье.
Таня вспомнила бабушкину дачу, загрустила, вздохнула и принялась помогать по хозяйству – разбирать сумки с едой, раскладывать вещи и прочее.
Потом Лиля отвела Таню в ее комнату – так и сказала:
– Это теперь твоя комната, Таня!
Комната была небольшой, но уютной – кровать, письменный стол, настольная лампа и небольшое креслице.
На стене висел потрет юноши – темноволосого, большеглазого и очень красивого.
– Это кто? – осторожно спросила Таня.
– Это мой брат, – отрывисто ответила Лиля и быстро вышла из комнаты.
А Таня села на диван и совсем раскисла.
Даже сама не поняла почему.
Елочные игрушки Лиля принесла со второго этажа, сказала – «из закромов родины» и рассмеялась, объяснила, что они «древние», еще ее бабушки.
Игрушки и вправду были чудные – из позабытого папье-маше, из прозрачного и хрупкого стекла, из плотного картона. Таня перебирала их и восхищалась. Дома, в Москве, игрушки были обычные и скучные: разноцветные шарики, с которых быстро сползала позолота, дурацкие фигурки зверей с плохо прорисованными глазами и ушами. А здесь был какой-то сказочный мир, который оживал в ее голове – Щелкунчик, Белоснежка, Красная Шапочка.
Она так бы и сидела на стульчике возле старого деревянного сундучка, принесенного Лилей. Но дела торопили – Лиля выдала ей валенки, белые, мягкие, легкие. Таня вспомнила, как она ненавидела свои валенки в детстве – черные, каленые, жесткие, в которых не гнулась нога. Лиля засмеялась:
– Эти тоже с историей! Еще моей маме в детстве сваляли! Где-то в Сибири, ты представляешь? В глухой деревне, почти в скиту!
Голубую елку с плотными, мягкими иголками наряжали все вместе – вернее, наряжали Лиля и Таня, а папа чистил дорожки.
Странно, но о новогоднем столе папина жена, казалось, совсем не заботилась – дома, например, мама недели за три начинала беспокоиться и хлопотать: майонез, маринованные огурчики для оливье, жирная и несоленая селедка, шпроты, апельсины и что-нибудь на горячее. Мама бегала по магазинам, радовалась удаче и что-то черкала в своей записке, напряженно покусывая губу.