Он положил руки так, что они точно легли на обозначенные светящимися линиями контуры. И как только он прикоснулся к экрану, тот сразу завибрировал от притока энергии. Контурные линии засветились ярче, а потом угасли, и ладони Уилла остались словно бы на поверхности бездонного жидкого пространства.

– Я задам тебе ряд вопросов, – сказала доктор Роббинс. – Ты можешь отвечать на них, как тебе заблагорассудится. Неверных ответов тут быть не может.

– А если вы зададите неверный вопрос?

– Как тебя зовут?

– Уилл Мелендес-Вест.

– Мелендес. Это девичья фамилия твоей матери?

– Да.

Экран ответил приятной волной тепла, омывшей руки Уилла, словно нежная морская вода перед отливом.

– А «Уилл» – это не сокращенное от «Уильям».

– Это вообще никакое не сокращение. Родителям хотелось иметь послушного ребенка, поэтому меня так назвали[2].

Роббинс не улыбнулась.

– Сколько тебе лет, Уилл?

– Пятнадцать.

– Когда твой день рождения?

– Пятнадцатого августа. Каждый год, как по часам.

Из бездны под его ладонями поднялся разноцветный «водоворот» и тут же исчез. У Уилла возникла неприятная мысль: «Если я надавлю на этот экран, я могу в нем утонуть».

– Это что-то вроде детектора лжи? – спросил он.

Доктор Роббинс прищурилась.

– Тебе было бы удобнее, если бы это был детектор лжи?

– Это вопрос из теста, или вы просто так спрашиваете?

– А тебе не все равно?

– Вы на все мои вопросы собираетесь отвечать вопросами?

– Да, Уилл. Конечно, – мило улыбаясь, ответила Роббинс. – Просто я пытаюсь тебя отвлечь.

Самозащита Уилла мгновенно усилилась.

– Лучше давайте по программе.

– Какой твой любимый цвет?

– Небесно-голубой. Как-то раз на уроке рисования мне попался цинковый тюбик с такой краской. По-настоящему темно-голубой цвет, как у неба в холодный, ясный день.

– Это вопрос не для эссе. Где ты родился?

– В Альбукерке, – ответил Уилл. – Мы там прожили всего несколько месяцев. Если хотите, я могу сказать название этого города по буквам.

Из-под его ладоней донеслись приглушенные звуки – что-то наподобие тихих вздохов ветра в лесу. Из глубины поднялись и сложились в замысловатые узоры соответствующие этим звукам не то математические символы, не то буквы какого-то древнего языка.

– Это не упражнение по правописанию. Как зовут твоего отца?

– Джордан Вест.

– Чем он зарабатывает на жизнь?

– Он вольнанаемный клоун, участвует в родео.

– Гм-м-м… – протянула Роббинс, пожевав нижнюю губу. – Пожалуй, это была ложь.

– Ух ты. Вы так проницательны.

– О, это не я, – покачала головой Роббинс, наклонилась, указала на экран и шепнула: – Машину не обманешь.

– Ладно, допустим. Он ведет фундаментальные научные исследования.

Роббинс улыбнулась.

– Вот это более правдоподобно. В какой области?

– Нейробиология. В университете Санта-Барбары.

– Как звучит полное имя твоей матери?

– Белинда Мелендес-Вест.

– Чем она занимается?

– Работает помощником юриста.

– Откуда родом ее семья?

– Мелендесы? Из Барселоны. Ее родители приехали сюда в тысяча девятьсот шестидесятых.

– Кто-то из твоих бабушек и дедушек еще жив?

– Нет.

– Ты кого-нибудь из них знал?

– Не припомню.

– Ты себя считаешь англосаксом или испанцем?

– Ни тем, ни другим. Я американец.

Этот ответ доктору Роббинс, похоже, понравился.

– Где еще твоя семья жила, кроме Альбукерке?

– В Тусоне, Лас-Крусесе, Фениксе, Флагстафе, Ла Хойе, в прошлом году мы жили в Темекуле, а потом перебрались сюда, в Оджаи.

– Почему твои родители так часто переезжают?

«Хороший вопрос», – подумал Уилл, а вслух сказал:

– Такую цену отцу приходится платить за интересную работу в области нейробиологии. Очень высокая конкуренция.

– Сейчас будет немножко больно, – сказала доктор Роббинс.

Уилл почувствовал, как к его рукам прикоснулось нечто острое, колючее – что-то наподобие стальной щетки. «Щетка» проехалась по ладоням, и в это же время поверхность планшетника ярко вспыхнула, и эта вспышка озарила кабинет, но тут же угасла.

Уилл испуганно отдернул руки. Поверхность экрана сияла, словно озеро, внутри которого находился источник света. Пылинки, парящие в воздухе, устремились к черному квадрату, словно их захватило притяжение магнитного поля. А потом свет угас, поверхность стабилизировалась, и планшетник уменьшился до первоначальных скромных размеров.

«Да, – подумал Уилл. – Это очень и очень странно».

Он посмотрел на свои руки. Ладони покраснели, и кровь в них пульсировала так, словно он прикоснулся к раскаленной печке. Доктор Роббинс взяла его руки в свои и осмотрела.

– Я тебя предупредила, что будет больно, – негромко проговорила она.

– К чему это все было – на самом деле?

– Извини за загадочность, Уилл. Со временем все поймешь. Или не поймешь.

Она отпустила руки Уилла. Кожа у него на ладонях немного побледнела.

– Спасибо за объяснение. Каковы результаты теста?

– Я не знаю, – проговорила Роббинс и улыбнулась так, словно у нее был какой-то секрет. – Почему бы тебе не задать этот вопрос Мистическому Восьмому Шару[3]? – Она взяла со стола планшетник и протянула Уиллу. На экране возникло трехмерное изображение шара с цифрой «8». – Приступай.

Уилл сделал вид, что сосредоточился, и театральным шепотом вопросил:

– Я прошел тест?

Роббинс встряхнула планшетник. «Восьмой шар» повернулся вокруг своей оси и показал маленькое окошечко. В нем всплыла миниатюрная табличка со словами: «Выглядит хорошо!»