— Что такое? — наконец не выдержал я. — У меня такое ощущение, что я что-то пропустил, а ты знаешь, но мне не говоришь.

— Да так-то все правильно, — медленно проговорила Натаха. — Просто там сейчас непонятно, с кем разговаривать. Крюгер-старший умер, а у него двое наследников. Близнецы. Терпеть друг друга не могут, даже живут в разных местах. Герман Крюгер был папенькиным любимчиком, занимался управлением производством, под присмотром, конечно. А второй — Ганс. Заноза в заднице. Зато у него толпа вооруженных мордоворотов. Он тоже претендует на пивоварни и пекарни. Только вот Крюгер-папа умирать не собирался, видимо. Так что, кому он что оставил — непонятно. Так что, с кем разговаривать — тоже непонятно.

— Откуда ты только все знаешь? — спросил я.

— Так об этом весь Толкучий рынок судачит уже больше недели, — Натаха пожала плечами. — Там даже уже ставки принимать начали, кто наследство получит. Герман окопался в отцовском особняке и нанял побольше охраны. А Ганс... Ну, в общем, до уличных войн недалеко. Шансов, что они договорятся, нет. Еще и Ворсины что-то там мутят.

— Барнаульские пивовары? — уточнил я.

— Ну да, главные конкуренты, — сказала Натаха.

— Точно, кто-то из Ворсиных был на собрании попечителей, — я почесал в затылке. — Блин, вообще неохота разбираться со всем этим. Может у тебя есть идеи, кому еще можно Золотые Соболя продать?

— Так ты же говорил, что есть какой-то таинственный покупатель? — спросила Натаха. — Может, не изобретать ничего, продать ему и забыть? Сказать, что Крюгеры предложили по десять тысяч на монету, он тогда заплатит по одиннадцать. Тему закроем, и все довольны...

— Мне почему-то ужасно не хочется иметь с ним никаких дел, — нехотя сказал я. — У меня стойкое ощущение, что с ним что-то не так. Кажется, я его где-то видел, но совершенно не могу вспомнить, где именно.

— Как, говоришь, его зовут? — спросила Натаха.

— Павел Изместьев, — ответил я.

— Хм... — она нахмурилась, явно напрягая память. — Вообще никаких ассоциаций, первый раз слышу эту фамилию.

— Давай сначала попытаем счастья с Крюгером, — сказал я. — Вдруг этот Герман — фанат старой легенды о порушенной любви... Что там за шум впереди?

Сначала я как-то даже не обратил на крики внимания, а вот когда что-то бумкнуло так, что по ушам ударило, понял, что что-то неладно. Мы как раз выворачивали на Московский тракт.

— Кажется, Герман не сможет нас принять, — задумчиво проговорила Натаха, глядя на нездоровый ажиотаж рядом с особняком Крюгеров. Три больших машины перегораживали улицу. Строй недружелюбно настроенных здоровяков с ружьями. И еще трое возятся рядом с пушкой на колесах. Похоже, выстрел из этой штуки мы и слышали.

Громко запричитала женщина. Раздались беспорядочные выстрелы. Какой-то крендель выскочил сбоку и швырнул в одно из окон особняка бутылку с горящим хвостом. Стекло со звоном посыпалось на мостовую, но внутрь бутылка не пролетела — похоже, в особняке к штурму были готовы, и своевременно прикрыли окна изнутри щитами. Так что бутылка разбилась, и пламя расплескалось по стене.

— Пли! — скомандовал невысокий полноватый парень в армейских штанах и кожаной куртке. И в круглых маленьких очочках.

— Ганс Крюгер? — спросил я у Натахи, кивая на него. — Кажется, имеется определенное фамильное сходство.

— Наверное, — Натаха пожала плечами. — Я никого из Крюгеров раньше не встречала.

Безмятежный просмотр театра военных действий прервал стрекот пулеметной очереди над головами нападавших. Пули ударили совсем рядом с нами, каменная крошка разлетелась во все стороны, нас просто чудом не задело.

— Вечер перестал быть томным... — пробормотал я, отскакивая за опору паромной переправы. — Не хватало еще пулю словить в перестрелке пивоваров.

— Эй, ребята... — раздался чей-то голос от самой реки. — Поможите, а? Тут утопленник, а у меня силенок нет его одному ворочать...

Я с сожалением глянул еще раз в сторону штурма. Так-то хотелось посмотреть, чем там дело кончится. Но с другой стороны, вряд ли там быстро все закончится. Мы с Натахой спустились по деревянным ступенькам под причал и подошли к кромке воды. Распухшее тело колыхалось между опорами. А тощий старикашка пытался дотянуться до него багром. Натаха оттерла деда плечом, подцепила тело за мокрую штанину и притянула к берегу. Потом мы взялись за обе ноги и выволокли несчастного на травянистый берег. Без тени брезгливости Натаха взяла труп за плечо и перевернула.

Живот был разворочен, внутренностей не было совсем, ребра торчали из подгнившего мяса нелепыми белыми палками. Лицо было распухшим, синеватые губы перекошены, как будто перед смертью он орал. Впрочем, он и орал. Я узнал его практически сразу же. Это был труп Синклера.

Глава 3. Очень ретроградный Меркурий

— Ну, конечно… — пробормотал я, отворачиваясь. Дедок подскочил ближе к утопленнику и заглянул ему в лицо. Его седые кустистые брови удивленно зашевелились.

— Да это же Бобка Синклер! — воскликнул он и посмотрел на нас. — Сынуля англичанки! Из мародеров! Надо бы в университет сообщить, что он утоп. Надо же, интересно, это рыбы ему все потроха сожрали? Первый раз такое вижу…

Распухшие пальцы на руках мертвого Синклера вдруг зашевелились. Он дернулся, как будто пытаясь подняться.

— Ох ты ж, говна какая! — старик спешно отскочил в сторону, уворачиваясь от шарящей по траве мертвой руки. Синклер приподнялся и беззвучно зашевелил губами, как будто пытался что-то сказать.

— Надо солью в него пальнуть… — растерянно сказала Натаха. Похоже, она тоже была не в курсе, как надо вести себя с внезапно ожившим утопленником.

Снова бабахнула пушка. Раздались вопли, по тракту над нами прогрохотала какая-то тяжелая машина. Застрекотал пулемет, завизжали тормоза.

Синклер тем временем перевернулся и встал на четвереньки. Выглядело это совершенно дико — торчащие из пустого корпуса ребра и свисающие ошметки плоти. Бррр… Вообще-то всякие фильмы и сериалы про зомби-апокалипсис научили меня, что ожившие мертвецы должны непременно хотеть сожрать живое мясо. Ну, там, завыть “Мозгииии!” и начать преследовать ближайшего человека. Но Синклер, похоже, был не в курсе современных трендов, так что никаких звуков не издавал. Он пополз обратно в сторону воды, не обращая на нас совершенно никакого внимания.

— А если солью пальнуть, он успокоится? — спросил я.

— Ну… наверное,