Когда им было по двенадцать лет, Леша стал сильно болеть и пропускать занятия, а учились они к тому времени уже в специализированной художественной школе. Леша оставался дома неделями, но не скучал, а много баловался и играл с красками, экспериментировал, рисовал не только с натуры, но и с воображения; домашние задания, которые брат Митя приносил ему из школы, выполнять ему было необязательно. За год болезнь Леши прошла, он полностью восстановился в школе, и тут впервые всем стало видно, что между братьями появилась заметная разница. Леша стал более ленивым, непослушным к учительской воле, склонным к созерцанию и внутреннему диалогу во время занятий; он иногда не знал, о чем рассказывали на уроке, и стеснялся спросить своего брата. Митя же был образцовым учеником, лучшим во всей школе; учителя гордились им и ставили его в пример другим. Все думали, что Леша со временем подтянется к Мите, но постепенно стало ясно, что Лешины особенности не только не проходят, но, напротив, укрепляются; он стал спорить с преподавателями, неохотно или по-своему выполнять домашние задания, прогуливать уроки. Леша выбыл из школы в предпоследнем классе и пошел работать дворником, в то время как Митя закончил школу с отличием и поступил в институт.

Пути братьев разошлись, они больше не жили в родительском доме и иногда не виделись неделями. Они все еще очень любили друг друга; обычно Митя навещал Лешу по вечерам в его маленькой съемной квартире, они обнимались, садились рядышком на скамью и разглядывали Лешины полотна; Митя рассказывал о своей учебе в художественном институте. Вся Лешина квартира была превращена в мастерскую: холсты и мольберты громоздились повсюду в ужасном беспорядке, краски были разлиты по полу. Леша жил сплошь в своем творчестве, делая иногда перерывы на подметание улиц по требованию жильцов дома.

Однажды, когда Митя был в гостях у Леши, тот сказал ему:

— Я вчера закончил картину, которую писал последние два года. Я тебе еще не показывал ее. Хочешь посмотреть?

— Конечно, давай! — воскликнул Митя.

Леша принес картину и поставил перед братом, оба они несколько минут молча смотрели на нее.

— Леша, дорогой, это полотно прекрасно! Это самая потрясающая картина, которую я когда-либо видел. Ты — гений, Леша!

— Спасибо, Митя, я так счастлив, что тебе нравится. Я уже полгода сам не разбираю, хороша она или нет.

— Она великолепна! Но самое ужасное, что я не могу понять — почему она такая великолепная при том, что в ней столько ошибок. Посмотри — вон там перспектива нарушена. Композицию при таком освещении никогда так не делают. Выражение лица девочки неестественно. Леша, тут полно слабых мест, но они почему-то не мешают магии. Невероятно!

Митя очень волновался, весь вспотел, он ходил еще час перед картиной и не мог понять, откуда берется ее волшебство, из чего оно состоит.

— Леша, как ты это сделал? Ты можешь научить меня так писать? Как ты достигаешь такого эффекта?

— Митя, я не знаю, как я его достигаю. Я просто пишу, как чувствую, как вижу. Думаю, что не смогу тебя научить, я не знаю, что говорить. Но ты можешь приходить, смотреть, как я пишу.

— И все-таки, Леша, технические огрехи никого не красят. Тебе надо подучиться технике.

— Не надо мне подучиться технике, знаю я всю эту вашу технику.

— Ой ли, знаешь ли? Вот что, пойдем со мной завтра в институт, посидим на лекции вместе, послушаешь. Потом разберем.

— Не пойду я, Митя.

— Ну я тебя прошу. Не откажи брату. Ну Лешенька!

Митя употреблял такое ласковое обращение к брату очень редко, и знал, что Леша ни в чем ему не откажет после такого обращения. Назавтра они пошли в институт и начали слушать вместе лекцию, но в середине Леша стал зевать и отвлекаться.

— Митя, мне скучно. Я знаю все, что он скажет дальше. Как ты можешь это слушать? — шептал он брату.

— Ничего ты не знаешь! Сиди тихо, не мешай, — сердился на него Митя.

Потом они пришли к Леше домой и Митя сердито сказал:

— Ничего сам не знает и другим учиться не дает! Стыдно, брат! Вон, на твоей прекрасной картине даже перспективу не смог нормально нарисовать.

— Да знаю я все, Митя. Все, что лектор сегодня вам рассказывал, я давно сам понял. Ты мне не веришь?

— Не верю! Вот тебе чистый лист, нарисуй вначале нормальную перспективу вон из того окна, а потом то композиционное решение, о котором сегодня говорил лектор.

Леша взял карандаш и быстро набросал на бумаге все, о чем просил брат.

— Леша, братишка, это идеально! Ты действительно все умеешь! Но откуда? Мы же проходили это в последнем классе школы, где тебя уже не было! Слушай, почему же ты не сделал правильную перспективу в твоей замечательной картине? Почему, Леша?

— А я не сделал ее? Правда? А по-моему, она хороша. Неправильная, говоришь? Может быть. Я не понимаю, Митя, как так получилось, что она на моей картине неправильная. Но она разве плохо смотрится?

— В том-то и дело, Леша, что нет, она не портит картину. Даже наоборот.

Мысли о прекрасной картине брата не оставляли Митю. Он попросил Лешу дать ему эту картину на день, отнес ее в институт и показал любимому преподавателю, прямо после лекции. Лектор попросил студентов задержаться и долго вместе с ними издевался над картиной, над ее ошибками и идеями. Странно, но после разбора профессора картина перестала казаться Мите такой уж гениальной, ее недостатки теперь затмевали для Мити ее достоинства.

Леша и Митя стали видеться еще реже. Митя женился, стал художником-декоратором на киностудии, получил признание и известность. Лешины работы не брала ни одна выставка, он еле сводил концы с концами, много пил, и в конце концов умер, не дожив до пятидесяти лет.

Через двести лет после смерти Леши никто на Земле уже не помнил о братьях Морозовых. Праправнуки внуков Мити и понятия не имели, что их далекий предок был талантливым художником. Все его декорации, все фильмы, в которых он принимал участие, канули в Лету — они были неинтересны тогдашнему поколению. Но кто-то из этого поколения случайно обнаружил на чердаке старинного дома картину за подписью Алексея Морозова. Ту самую картину. Этот кто-то лишился дара речи при виде такой красоты. Он передал все Лешины картины своему знакомому, музейному куратору. Выставка Лешиных картин, организованная куратором, потрясла тогдашнее поколение. С тех пор и до наших дней Алексей Морозов считается