– Ну что вам еще? – скривился он, глядя на Прокофьева.

Брутальной он внешности мужик, довольно-таки высокий, плотный, массивные надбровья, тяжелый взгляд маленьких глаз, крепкий, с горбинкой нос, чугунный подбородок. Черты лица грубые, но внешность неотталкивающая. Солнцезащитные очки очень ему шли. Белая сорочка, заправленная в зауженные брюки, лакированные туфли блестят на солнце. Лицо свежее, загорелое, ни ссадин, ни порезов.

– Как поживаем, Аркадий Васильевич?

– Да вашими молитвами хреново. Отмечаться вот еду.

Сарычев заставил себя подобреть, даже снял очки, чтобы Прокофьев мог видеть его глаза. Условно-досрочное освобождение у него, нельзя ему дерзить представителям закона, а то можно и обратно по этапу отправиться.

– А вчера не отметились? – спросил Прокофьев.

– О чем это ты, начальник?

– На базе отдыха «Вереск».

– Вчера?

– А когда?

– Ну бывал я там. В прошлой жизни…

– С кем бывал?

– С женой.

– С чьей женой?

– Не понял!

– Вы же не станете отрицать, что знакомы с женой Вельяминова.

– С Людмилой?

Жена Сарычева незаметно подошла к машине.

– Что-то случилось? – спросила она, и с тревогой, и с надеждой глядя на Прокофьева.

И не хотела она терять Сарычева, но в то же время совсем не прочь была избавиться от него и вернуться к спокойной комфортной жизни с Вельяминовым. Красивая она женщина, с изюминкой, не зря Вельяминов потерял от нее голову.

– Да вот господа полицейские в нашу постель с ногами залезли, – ухмыльнулся Сарычев.

– Что ты такое говоришь? – Лариса с укором глянула на него.

– А то и говорю, что постель у нас большая: ты, я, Вильям… Его жена.

Ярыгин фыркнул, с презрением глядя на Сарычева, не мужик он, если грязное белье на глазах у жены выкладывает.

– С ума сошел? – Лариса чуть ли не умоляюще посмотрел на Прокофьева, призывая его не верить сумасшедшему мужу.

Но Егор и так не верил. В сумасшествие Сарычева. Возможно, гнилая суть нарочно выставлялась напоказ. За одно только скотское отношение к жене ведь не сажают. А ни в чем другом Сарычев не виноват. У него же все на виду, что было, то и говорит. А если не сказал, то ничего и не было. Именно так и следовало его понимать.

– Мы с Людкой, правда, по отдельности, – с ухмылкой сказал тот.

– Что по отдельности?

– Трахнул я ее по отдельности!

– Что?! – изменилась в лице Сарычева.

– Ну тебе же можно, почему мне нельзя?

– Лариса Ивановна, вы бы шли в дом, зачем вам слушать эти гадости… – сказал Прокофьев.

– Гадости, – глядя на мужа, согласилась женщина.

– Соберите на всякий случай вещи в дорогу, – усмехнулся Ярыгин.

– В какую дорогу? – встрепенулась Лариса.

– В дальнюю. Дальняя дорога, казенный дом.

– Это что, из-за Людки?! – У Сарычева вытянулось лицо.

– Лариса Ивановна, идите. – Прокофьев показал в сторону дома. – Смену белья приготовьте, спортивный костюм, зубную щетку, почтовые конверты.

– Ну, хорошо, – со слезами на глазах кивнула женщина и скрылась за машиной.

– Это у вас шутки такие? – спросил Сарычев.

– Где вы находились сегодня ночью?

– А вы что, за мной не следите?

– Вы не ответили на вопрос.

– Значит, не следите, – усмехнулся Сарычев. – Дома я ночью был, жена подтвердит. Я ей всю ночь спать не давал. И дети слышали…

– Что слышали?

– Сложный период у меня, начальник. Нажраться могу. Вчера вот не сдержался… У меня, согласно приговору суда, трезвый образ не прописан! И гулять можно всю ночь.

– Выпивали где?

– Да где… Сидел в машине и пил. Тоска вдруг накатила.

– Когда приехали домой?

– В районе одиннадцати… В начале двенадцатого… У меня видео, можно глянуть. – Сарычев кивком указал на панорамную камеру, установленную на фонарном столбе. – За свой счет, между прочим, ставил!

– А деньги откуда?

– Вельяминов одолжил. Не веришь, спроси.

– И часто он вам одалживает?

– Часто. Как потребуется, так и одалживает.

– Ему это не нравится.

– От радости он, честно сказать, не пищит, – усмехнулся Сарычев.

– Не пищит, но деньги дает. Для этого ты его и подставил, – перешел на «ты» Прокофьев.

– И как это я его подставил?

– Убил его жену, а ему подбросил орудие убийства.

– То деньги у меня ищите, то орудие… Какое такое орудие? – всколыхнулся Сарычев.

Прокофьев смотрел ему в глаза так, будто пытался прочесть в них, притворяется Сарычев, что ничего не понимает, или нет. Но глаза выдавали только тревогу и удивление и ничего больше.

– Орудие убийства.

– Что-то я не догоняю, я уже убил жену Вильяма или только собирался?

– Вы убили его жену? – спросил Ярыгин.

– Так, постойте! Давайте вы не будете путать меня! – Сарычев выставил перед собой руки, будто собирался хлопнуть в ладоши. – Что с Людмилой?

– А ты не знаешь?

– Или вы сейчас мне обо всем расскажете, или я отказываюсь от разговора.

– Убили Людмилу.

– Так! – Сарычев сделал над собой усилие, призывая на помощь всю свою выдержку и самообладание.

Но в его положении такое поведение казалось вполне естественным. Его фактически уже обвинили в убийстве, он просто был обязан собраться с мыслями и дать правильный ответ. А по поводу чьей-то гибели он не сокрушался. Такой уж он человек, личное благополучие для него гораздо важней чьей-то жизни.

– Людмилу Вельяминову убили?

– Вельяминову.

– Когда?

– Вчера.