– …Согласитесь, – журчал дю Барнстокр, – мысль о том, что чужие глаза внимательно и прилежно изучают нашу старушку-планету через бездны Космоса, – эта мысль уже сама по себе способна занимать воображение…

– Подсчитал, – сказал Симонэ. – Если они умеют отличать населенные системы от ненаселенных и наблюдают только населенные, то это будет единица минус «е» в степени минус единица.

– Неужели так и будет? – сдержанно ужаснулась госпожа Мозес, одаряя Симонэ восхищенной улыбкой.

Симонэ заржал, словно дворняга загавкала. Он даже на стуле задвигался. Глаза его увлажнились.

– Сколько же это будет в численном выражении? – осведомился дю Барнстокр, переждав сей акустический налет.

– Приблизительно две трети, – ответил Симонэ, вытирая глаза.

– Но это же огромная вероятность! – с жаром сказал дю Барнстокр. – Я понимаю это так, что мы почти наверняка являемся объектом наблюдения!

Тут дверь в столовую за моей спиной загрохотала и задребезжала, как будто ее толкали плечом с большой силой.

– На себя! – крикнул хозяин. – На себя, пожалуйста!

Я обернулся, и в ту же секунду дверь распахнулась. На пороге появилась удивительная фигура. Массивный пожилой мужчина с совершенно бульдожьим лицом, облаченный в какое-то нелепое подобие средневекового камзола цвета семги, с полами до колен. Под камзолом виднелись форменные брюки с золотыми генеральскими лампасами. Одну руку он держал за спиной, а другой сжимал высокую металлическую кружку.

– Ольга! – прорычал он, глядя перед собой мутными глазами. – Супу!

Возникла короткая суета. Госпожа Мозес с какой-то недостойной торопливостью бросилась к столику с супами, хозяин отвалился от буфета и принялся совершать руками движения, означающие готовность всячески услужить, Симонэ поспешно набил рот картофелем и выкатил глаза, чтобы не загоготать, а господин Мозес – ибо, несомненно, это был он, – торжественно вздрагивая щеками, пронес свою кружку к стулу напротив госпожи Мозес и там уселся, едва не промахнувшись мимо сиденья.

– Погода, господа, нынче – снег, – объявил он. Он был совершенно пьян. Госпожа Мозес поставила перед ним суп, он сурово заглянул в тарелку и отхлебнул из кружки. – О чем речь? – осведомился он.

– Мы обсуждали здесь возможность посещения Земли визитерами из космического пространства, – пояснил дю Барнстокр, приятно улыбаясь.

– Что это вы имеете в виду? – спросил господин Мозес, с огромным подозрением уставясь поверх кружки на дю Барнстокра. – Не ожидал этого от вас, Барн… Барл… дю!

– О, это чистая теория! – легко воскликнул дю Барнстокр. – Господин Симонэ подсчитал нам вероятность…

– Вздор, – сказал господин Мозес. – Чепуха. Математика – это не наука… А это кто? – спросил он, выкатывая на меня правый глаз. Мутный какой-то глаз, нехороший.

– Позвольте представить, – поспешно сказал хозяин. – Господин Мозес – господин инспектор Глебски. Господин Глебски – господин Мозес.

– Инспектор… – проворчал Мозес. – Фальшивые квитанции, подложные паспорта… Так вы имейте в виду, Глебски, у меня паспорта не подложные. Память хорошая?

– Не жалуюсь, – сказал я.

– Ну так вот, не забывайте. – Он снова строго посмотрел в тарелку и отхлебнул из кружки. – Хороший суп сегодня, – сообщил он. – Ольга, убери это и дай какого-нибудь мяса. Но что же вы замолчали, господа? Продолжайте, продолжайте, я слушаю.

– По поводу мяса, – сейчас же сказал Симонэ. – Некий чревоугодник заказал в ресторане филе…

– Филе. Так! – одобрительно сказал господин Мозес, пытаясь разрезать жаркое одной рукой. Другую руку он не отнимал от кружки.

– Официант принял заказ, – продолжал Симонэ, – а чревоугодник в ожидании любимого блюда разглядывает девиц на эстраде…

– Смешно, – сказал господин Мозес. – Очень смешно пока. Соли маловато. Ольга, подай сюда соль. Ну-с?

Симонэ заколебался.

– Пардон, – сказал он нерешительно. – У меня тут появились сильнейшие опасения…

– Так. Опасения, – удовлетворенно констатировал господин Мозес. – А дальше?

– Всё, – сказал с унынием Симонэ и откинулся на спинку стула.

Мозес воззрился на него.

– Как – все? – спросил он с негодованием. – Но ему принесли филе?

– М-м… Собственно… Нет, – сказал Симонэ.

– Это наглость, – сказал Мозес. – Надо было вызвать метрдотеля. – Он с отвращением отодвинул от себя тарелку. – На редкость неприятную историю вы рассказали нам, Симонэ.

– Уж какая есть, – сказал Симонэ, бледно улыбаясь.

Мозес отхлебнул из кружки и повернулся к хозяину.

– Сневар, – сказал он, – вы нашли негодяя, который крадет туфли?.. Инспектор, вот вам работа. Займитесь-ка на досуге. Все равно вы здесь бездельничаете. Какой-то негодяй крадет туфли и заглядывает в окна.

Я хотел было ответить, что займусь обязательно, но тут чадо завело под самыми окнами своего Буцефала. Стекла в столовой задребезжали, разговаривать стало затруднительно. Все уткнулись в тарелки, а дю Барнстокр, прижав растопыренную пятерню к сердцу, расточал направо и налево немые извинения. Потом Буцефал взревел совсем уж невыносимо, за окнами взлетело облако снежной пыли, рев стремительно удалился и превратился в едва слышное жужжание.

– Совершенно как на Ниагаре, – прозвенел хрустальный голосок госпожи Мозес.

– Как на ракетодроме! – возразил Симонэ. – Зверская машина.

Кайса на цыпочках приблизилась к господину Мозесу и поставила перед ним графин с ананасным сиропом. Мозес благосклонно посмотрел на графин и отхлебнул из кружки.

– Инспектор, – произнес он, – а что вы думаете по поводу этих краж?

– Я думаю, что это шутки кого-то из присутствующих, – ответил я.

– Странная мысль, – неодобрительно сказал Мозес.

– Нисколько, – возразил я. – Во-первых, во всех этих действиях не усматривается никаких иных целей, кроме мистификации. Во-вторых, собака ведет себя так, словно в доме только свои.

– О да! – произнес хозяин глухим голосом. – Конечно, в доме только свои. Но ОН был для Леля не просто своим. ОН был для него богом, господа!

Мозес уставился на него.

– Кто это – ОН? – спросил он строго.

– ОН. Погибший.

– Как интересно! – прощебетала госпожа Мозес.

– Не забивайте мне голову, – сказал Мозес хозяину. – А если вы знаете, кто занимается этими вещами, то посоветуйте – настоятельно посоветуйте! – ему прекратить. Вы меня понимаете? – Он обвел нас налитыми глазами. – Иначе я тоже начну шутить! – рявкнул он.

Воцарилось молчание. По-моему, все пытались представить себе, чем все это кончится, если господин Мозес начнет шутить. Не знаю, как у других, а у меня лично картина получилась на редкость безотрадная. Мозес разглядывал каждого из нас по очереди, не забывая прихлебывать из кружки. Совершенно невозможно было понять, кто он таков и что здесь делает. И почему на нем этот шутовской лапсердак? (Может быть, он уже начал шутить?) И что у него в кружке? И почему она у него все время словно бы полна, хотя он на моих глазах уже прикладывался к ней раз сто и весьма основательно?..