Но затем он понял, что такое объяснение не годится, и упал духом.

— Мы слишком далеко, — пробормотал он.

— Что? — переспросил Бром.

Он пытался зашить рану костяной иглой и тонкой проволокой. В рукавицах это было сделать непросто, но суровый ветер леденил обнаженную кожу, и точностью приходилось пренебрегать. Работа почти не двигалась.

— Мы слишком далеко от наблюдательных пунктов градчан, чтобы они смогли нас заметить, — пояснил Фит. — Они вышли навстречу, потому что знали о нашем приближении.

— Чушь, — фыркнул Бром.

Фит присмотрелся к парусам градчанских лодок. Издали паруса были самой различимой деталью судов, и потому ими частенько пользовались, чтобы заявить о своих намерениях. Соломенно-желтые паруса приглашали к торговле и обмену. Фиолетовые полотнища свидетельствовали о скорби этта, об оборванной нити вождя или королевы. Белые паруса, такие как на драккаре Фита, говорили об открытом сближении и переговорах. Черный цвет, как на лодках балтов, был цветом предательства, поскольку сливался с мраком ночи и пренебрегал законами.

Красные паруса открыто заявляли о стремлении убивать.

Паруса градчан были красного цвета.

Фит уселся на подрагивающем носу драккара рядом с вышнеземцем.

— Что ты за существо? — спросил он.

— Что?

— Что ты натворил? Зачем навлек на нас эту беду?

— Я ничего не сделал.

Фит покачал головой:

— Красные паруса. Красные паруса. Годи договорились между собой через Подвселенную. Балты напали на нас, а теперь еще и градчане. Кто дальше? Неужели ты натравил на нас всю Вселенную? Или она ополчилась только против тебя?

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — сказал вышнеземец.

— Или ты решил, что тебе суждено здесь погибнуть?

— Нет!

— Что ж, — заметил хэрсир, — ты определенно приложил к этому немалые усилия.

Это место поражало своим величием.

Даже в этот беспокойный день, когда вдали грохотали раскатистые залпы орудий, означавшие окончание шестинедельной кампании по взятию Беотийской[12]цитадели, в святилище царило таинственное спокойствие.

Это ощущение было знакомо Касперу Хавсеру по другим местам, где человечество на протяжении многих поколений поклонялось своим божествам. Например, кафедральный собор в Силезии, от которого осталась лишь хрупкая, как бумага, оболочка, возвышавшаяся над заполненным пеплом и пылью ядерным кратером. Глубокие расписные ниши в Белуджистане, где монахи-отшельники хранили драгоценные свитки с описанием таинств, сберегая основы веры в Эру Раздора. Высокогорные монашеские убежища на Кавказе, где ученые спасались от погромов Нартана Дьюма. Эти уединенные аскетические жилища располагались на такой высоте, что на востоке можно было разглядеть расширяющиеся ульи Каспийского блока, на западе — нанотоксичные воды Понта Эвксинского, а в разреженном воздухе под ярко-голубым небом слышался голос какого-то давно забытого бога.

Ученые покидали царство Панпасифик, управляемое Дьюмом, и уносили с собой бесценный груз знаний, бережно сохраненных в период его информационных чисток. Некоторые материалы, по слухам, относились к периоду, предшествующему Золотой Эре Технологий.

К тому времени, когда Хавсер и его коллеги-хранители отыскали следы беженцев, те уже давным-давно умерли. А все книги и цифровые записи обратились в прах.

«Чем больше человек преодолевает трудностей, тем с большим количеством преград он сталкивается; чем больше он узнает, тем больше забывает».

Эти слова принадлежали Навиду Мурзе. Хавсер никогда раньше не встречался с Навидом Мурзой лицом к лицу, и некоторая зависимость, возникшая в процессе совместной работы, привела к взаимному глухому презрению.

Но страстная решимость Навида Мурзы не вызывала сомнений. Сила его призвания не уступала чувствам Хавсера.

«Мы потеряли больше, чем можем себе представить, — говорил он. — И продолжаем терять еще больше. Как мы можем гордиться достижениями своей расы, если допустили уничтожение информации, полученной от предков, и не в состоянии поддерживать непрерывность процесса познания?»

В Беотии Мурза провел с ним целый день. Оба были направлены сюда Объединительным Советом в составе команды хранителей. Ни один из них еще не отпраздновал своего тридцатого дня рождения. Они оба были молодыми заблуждающимися идеалистами. Их раздражала необходимость работать в одной упряжке вместо того, чтобы открыто соперничать друг с другом.

Тем не менее они оба были профессионалами.

При отступлении войска Йеселти взорвали огромный перерабатывающий комплекс, и последующие пожары окутали этот район Терры смертоносным черным дымом, клубящимися тучами канцерогенной сажи, плотными, как туман над океанами, и гибельными, как чумная яма. Хранители надели герметичные комбинезоны и маски и бродили в сумрачной мгле, держа в руках тяжелые ящики с хрипящими аугментическими легкими. Устройства соединялись с респираторами маски при помощи плотных гофрированных шлангов.

В клубах дыма их встретили боги. Боги тоже были в масках.

Некоторое время они стояли, глядя на богов гробницы, — такие же неподвижные, как и древние статуи.

Божественные маски из нефрита и золота с лунными камнями вместо глаз смотрели на защитные маски из пластека и керамита с фотомеханическими линзами.

Мурза что-то произнес, но вокс донес только неразборчивое бормотанье.

Ничего похожего на этих богов из беотийской усыпальницы Хавсер никогда не видел. И никто другой из них тоже. Он услышал щелчки и жужжание визоров нескольких членов команды, пытавшихся извлечь из ячеек памяти похожие изображения.

Хавсер был уверен, что они ничего не найдут. Он с трудом переводил дыхание, но не из-за плохо подогнанной маски или затхлого привкуса дыхательной смеси. Он мельком осмотрел графемы,[13]покрывающие стены святилища, и даже этот беглый взгляд подсказал, что здесь нет ничего, на что они надеялись. Ни алтайских корневых форм, ни тюркских, ни тунгусских, ни монгольских.

Принесенные ими пиктеры в загрязненном воздухе быстро выходили из строя, и аккумуляторные батареи мгновенно разряжались. Тогда Хавсер приказал двум младшим членам команды снять оттиски надписей. Они недоуменно уставились на него сквозь линзы защитных масок. Пришлось показывать самому. Он разрезал лист оберточного пластека на маленькие квадратики, прижал к рельефному изображению и провел воскообразным маркером.

— Совсем как в школе! — воскликнул один из юношей.

— Вот и продолжайте, — бросил ему Хавсер.