Сославшись на поздний час, Аньес приказала уложить дочь. Но куда девался Клеман? После приезда Эда де Ларне она его не видела.

Широкая грудь неумолимо надвигалась на него. Стена страха. Молодому монаху казалось, что он уже целую вечность созерцает хорошо развитые мышцы под черной шкурой, пропитанной потом. А ведь лошадь сделала всего несколько шагов. Вновь раздался голос:

– Письмо, где письмо? Дай его мне, и я сохраню тебе жизнь.

Пальцы, сжимавшие поводья, заканчивались длинными металлическими блестящими когтями. Молодой монах различил два поперечных стержня, крепивших эту смертоносную перчатку к запястью. Ему показалось, что он видит на острых кончиках пятна крови. Эхо его учащенного дыхания звенело в ушах, оглушая монаха. Когтистая рука поднялась вверх, возможно, в знак примирения. Молодой монах следил за каждым из мельчайших движений, которые словно преломлялись в какой-то причудливой призме. Это был стремительный жест, но рука повторяла его вновь и вновь. На какую-то долю секунды монах закрыл глаза, надеясь избавиться от этого видения. У него кружилась голова, язык прилип к гортани.

– Дай мне письмо, и ты останешься в живых.

Откуда исходил этот потусторонний голос? Явно не от человеческого существа.

Молодой монах огляделся, оценивая свои шансы на спасение. Там, чуть дальше, под лучами заходящего солнца стояла плотная стена из деревьев и кустарников. Раскачивавшиеся стволы росли так близко друг к другу, что лошадь не смогла бы пробраться между ними. Молодой монах стремительно сорвался с места. Он бежал как сумасшедший, два раза едва не потерял равновесие, цеплялся за низкие ветви, чтобы удержаться на ногах. Он боролся с желанием упасть на землю, залиться слезами и дождаться своего преследователя. Чуть правее затрещала потревоженная сорока. Ее неприятная трескотня, словно грохочущий водопад, яростно обрушивалась на барабанные перепонки молодого человека. Он опять побежал. Еще несколько метров. Там высокие кусты ежевики захватили лужайку, заняли каждый клочок свободного пространства. Если он сумеет спрятаться в этих кустах, возможно, преследователь потеряет его. Одним прыжком он ворвался в самую середину этого растительного ада и закрыл рот рукой, чтобы сдержать рыдания, готовые вырваться из его груди. Кровь бешено пульсировала в шее, ушах, висках.

Только не двигаться, не шуметь, дышать тихо. Шипы ежевики впивались в руки и ноги, цеплялись за лицо. Он видел, как изогнутые колючки тянулись к нему. Они дрожали, вытягивались, сжимались, чтобы безжалостно наброситься на его плоть. Они пронзали его кожу, ворочались в ней, чтобы убедиться в своей победе. Напрасно он повторял себе, что ежевика – неживое существо. Но ведь она двигалась!

Наступила ночь, пурпурная ночь. Даже деревья стали пурпурными. Трава, мох, ежевика, спускающийся туман – все окрасилось в пурпурный цвет.

Нечеловеческая боль жгла его члены. Его словно пожирал костер, горевший без пламени.

Едва уловимый шум. Словно где-то шумел водоворот. Если бы он только мог зажать уши руками, чтобы стих гул, врывавшийся в его мозг. Но нет, ежевика цеплялась за него с удвоенной злобой. Раздался нарастающий цокот копыт.

Письмо. Нельзя допустить, чтобы его обнаружили. Он поклялся сохранить письмо ценой собственной жизни.

Молодой монах хотел помолиться, но споткнулся на первых же словах. Ему приходили в голову одни и те же фразы, похожие на непонятную литанию. Он сжал челюсти и резко поднял правую руку, высвободив ее из колючек. Он отчетливо понимал, что его кожа начинает сдаваться под упорным натиском растительных когтей. Рука почернела до самого запястья. Пальцы не слушались его. Они настолько одеревенели, что он с трудом приказал им залезть под накидку и вытащить листок бумаги.

Послание было коротким. Цокот копыт приближался. Через несколько минут конь прыгнет на него. Он разорвал листок бумаги на мелкие клочки, положил их в рот и стал с отчаянной энергией жевать, чтобы успеть проглотить до появления всадника. Когда молодому монаху наконец удалось проглотить бумажный шарик, пропитанный слюной, когда этот шарик исчез в его чреве, ему показалось, что несколько этих великолепных строк обожгли ему пищевод.

Прижавшись к земле, растерзанный дикой ежевикой молодой монах увидел сначала передние ноги вороной лошади. Ему показалось, что они стали двоиться. Вдруг он увидел четыре, шесть, восемь ног животного.

Он попытался сдержать дыхание, столь шумное, что его, вероятно, слышали по всему лесу.

– Письмо. Дай мне письмо.

Голос был глухим, деформированным, словно исходил из земных недр. Возможно, голос дьявола?

Боль, причиненная безжалостной ежевикой, внезапно исчезла, словно по мановению волшебной палочки. Наконец-то Господь пришел ему на помощь. Молодой человек поднялся и выбрался из этого капкана злобных колючек. Он больше не обращал внимания ни на порезы, ни на раны. Лицо и руки у него были в крови. Он вытянул перед собой пальцы, красные пальцы на пурпурном фоне ночи. Вдоль вен тянулись цепочки волдырей, доходившие до локтей. А затем они так же внезапно, как и появились, исчезли.

– Письмо! – приказал гром, гремевший в мозгу молодого монаха.

Его взгляд упал на ноги, обутые в сандалии. Они так налились, что кожаных ремешков, впившихся в опухшую плоть, не было видно.

Он поклялся спасти письмо ценой своей жизни. Не совершил ли он преступления, съев его? Он поклялся. Следовательно, он должен отдать свою жизнь. Он повернул голову, пытаясь определить высоту ежевичного океана, среди которого он надеялся найти убежище. Что за глупость! Казалось, этот океан дышал, волновался. Ветви ежевики поднимались, падали, затем вновь делали вдох. Он воспользовался долгим выдохом враждебного окружения, чтобы выпрыгнуть наружу и пуститься в бегство.

Когда до него донеслось эхо галопа, он уже не знал, бежал ли он несколько часов или несколько секунд. Он широко открыл рот, чтобы набрать побольше воздуха. Кровь подступила к самому горлу, и он рассмеялся. Он так смеялся, что был вынужден остановиться, чтобы восстановить дыхание. Монах нагнулся вперед. И в этот момент он увидел длинную колючку, торчавшую из его груди.

Как эта толстая колючка оказалась тут? Кто вонзил этот шип в его грудную клетку?

Молодой человек упал на колени. Красный поток лился ему на живот, стекал по бедрам вниз, где его впитывала пурпурная трава.

Лошадь стояла неподвижно в метре от молодого монаха. С нее спешился всадник, призрак, закутанный в широкий плащ с капюшоном. Призрак резко вытащил рогатину и вытер о траву окровавленное древко. Он встал на колени и обыскал монаха. Ничего не найдя, он выругался.

Куда делось послание?

Охваченный яростью, призрак поднялся и грубо пнул ногой агонизирующего монаха. Он почувствовал острое желание убить его, когда иссохшие, застывшие губы молодого человека открылись в последний раз, чтобы выдохнуть:

– Аминь.