– А что они делают? – спросила я взволнованно.

Врач взяла чистый лист бумаги, нарисовала на нем круг и в этом круге отделила чертой какую-то часть, заштриховав ее:

– Смотри! Вот этот круг – орган: чистое поле – это здоровая ткань, а то, что я заштриховала, – это опухоль. Обычно опухоль вырезают из больного органа, а края здоровой ткани сшивают. При этом орган уже не может функционировать, как раньше, но жизнь человека спасена. Правда, она уже не может быть полноценной. Поэтому ученые задались целью найти способ избавления от опухоли так, чтобы человек смог жить полноценно и после операции.

Что же предприняли ученые Института Вишневского? Они удаляют опухоль, но не сшивают края здоровой ткани, а на место опухоли вживляют, как заплатку, сетчатую лавсановую ткань. Сквозь эту сеточку, которая как бы служит основой для «штопки», прорастает новая, живая ткань. Орган восстанавливается, а сеточка постепенно распадается и, как все ненужное организму, выводится из него вместе с продуктами распада.

– Гениально! – воскликнула я.

– Да! Это открывает путь к восстановлению любого органа в человеческом теле: и сосудов, и сердца, и почек, и печени, и легких!..

Мне казалось, сам Бог спустил мне лестницу с неба, чтобы, поднявшись по ней, я спаслась и исполнила все, что было мне назначено.

– Давайте! Пишите направление к Вишневскому! – решительно попросила я. Если корова смогла родить здорового теленка, с рожками, с ножками и хвостиком, неужели я не смогу родить человечка?! Я понимаю, что, если только Вишневский согласится, я сделаю прекрасное дело и для себя, и для других.

Врач выписала направление в НИИ Вишневского и сказала:

– Можешь ехать туда сегодня же. Отыщи профессора Даурову Тамару Тимерхановну или Графскую, которую зовут, как и меня, Наталья Дмитриевна. Отдай им это направление. Они уже собираются оповещать женские консультации Москвы, что ищут кандидаток на первую операцию на человеке.

– Так я еще могу не пройти по конкурсу? – испугалась я.

– Я похлопочу за тебя. Позвоню им.

– Ой! Мне вас послали Небесные силы!

Я летела в Институт Вишневского как на крыльях.

Главный корпус Института хирургии имени А. В. Вишневского располагался тогда в старом здании. На первом этаже длинного коридора сгрудилась небольшая кучка женщин с перепуганными лицами. Из их разговора я поняла, что они пришли из разных консультаций Москвы ради той же самой операции. Женщины пугали друг друга своими страхами и воображаемыми последствиями неопробованной на человеке операции.

Когда я вижу смятение в толпе или в любом коллективе, я невольно беру инициативу на себя, чтобы всех успокоить, хотя прекрасно знаю, что всякая инициатива наказуема. Но после объяснения гинеколога я так ясно представляла смысл и великую идею этой операции, что, забыв обо всем на свете, даже о том, что каждая из этих женщин может оказаться моей конкуренткой, я выступила в роли проповедника – утешителя. Вскоре я оказалась в центре внимания притихшей толпы. Женщины окружили меня и не то, чтобы слушали, а просто внимали, впитывая каждое мое слово.

В это время мимо нас, спустившись с верхнего этажа, где лежали больные, прошла статная высокая молодая женщина в белоснежном халате и белой шапочке. В ее внешности и походке читалась сила и уверенность человека, знающего и любящего свое дело. В ее лице, в насмешливом взгляде, свойственном всякому умному и опытному человеку, было нечто притягательное. Она вся светилась уверенностью и доброжелательством. Сразу поняв, что происходит между нами, она, встретившись со мной глазами, улыбнулась и вошла в кабинет, около которого стояла толпа женщин, закрыв за собой дверь.

– Это Графская! Она будет, наверное, отбирать кандидаток на операцию, – тихо сказал кто-то.

Действительно, вскоре в эту же дверь вошли еще два врача. И начался отбор, или, как теперь говорят, кастинг. Вызывали по одной и с каждой разговаривали наедине. Что происходило за дверью, никто из выходящих не рассказывал. Меня вызвали в числе последних.

Отборочная комиссия из трех врачей разных специальностей зачитала мое направление, и посыпались вопросы: сколько мне лет, чем болела в детстве, чем болели родители, чем занимаюсь, были ли у кого-нибудь в семье опухоли, и так далее. Ответив на вопросы, я заговорила сама:

– Возьмите меня! Корова вам ничего не расскажет – она не может осознать и понять, что происходит в ее организме, когда в нее вшивают пластику. А я актриса, я умею отслеживать внутренние процессы. Я расскажу вам, что чувствует человек после такой операции, и вы сможете понять, как можно облегчить и ускорить послеоперационный период. Разве для ученых и медиков это не важно?!

Врачи переглянулись и заулыбались. А Графская решительно предложила:

– Оставьте ваш домашний телефон. Я вам сообщу о принятом решении в течение месяца.

– Телефона у меня пока нет, поэтому я дам вам телефон родителей. Но они живут под Москвой, в Монино. Я звоню им ежедневно. Они мне передадут все, что вы скажете. Но телефон этот соединяется через коммутатор, так что прошу вас – проявите терпение, чтобы дозвониться, – умоляюще глядя на врачей просила я, записывая на бумажке телефон родителей.

Графская первой протянула руку к моей записке. Это подсказало мне, что она ко мне расположилась.

Недели через две мне на работу позвонил отец и взволнованно сообщил: «Майечка! Тебе звонила Графская из Института Вишневского. Она просила передать, чтобы ты срочно приехала в Институт, прямо к ней».

Как ни странно, я всполошилась. Во-первых, я была простужена – болело горло. Во-вторых, мне надо было решить, как оформить все на работе, чтобы никто ничего не узнал, и как оформить академический отпуск в университете.

«Не останавливайся! – подбадривал меня внутренний голос. – Ты это сможешь! Если человек чего-то страстно хочет, значит, его душа просит этого, и он может это сделать. Никто никогда не хочет того, чего сделать не сможет. Прислушивайся не к рассудку. Слушай интуицию: она – работа сверх – сознания».

Моя «премьера» в Институте Вишневского

С Наташей Графской у нас сразу установились добрые, дружеские отношения. Она мне очень нравилась и внешне, и по характеру – она внушала доверие, да и возраста мы были почти одного, и судьбы у нас сложились схожие. Палата, куда меня положили, была заполнена до отказа – по десять человек с двух сторон на койках, стоящих друг против друга. Но я была такой уставшей, что, как только моя голова коснулась подушки после душа, где меня переодели в больничное белье, я тут же отключилась. Палату курировала Наташа Графская. Но ко мне она проявляла особое внимание.

Очень скоро из отпуска вернулась Тамара Тимерхановна, заведующая лабораторией полимеров. От двух этих женщин, когда они входили в палату, исходило такое сердечное тепло, забота, понимание, что мы ждали их появления как праздника.

Однако дней через пять Наташа вошла в палату подавленная, села ко мне на край кровати и сообщила: