Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Молодой человек готов был многое вытерпеть и перенести. Но однажды его спокойное и хладнокровное состояние было несколько нарушено. После окончания курса одного из предметов, им объявили, что со следующего дня им предстоит обучаться этикету и, в частности, танцам.
— К чему все это? Разве это так важно? — немного покрасневший Энки спрашивал Аггуль.
— Конечно, мой мальчик. Что же здесь удивительного? — терпеливо и немного насмешливо, как показалось Энки, спрашивала в свою очередь Аггуль.
— Я не думаю, что это на самом деле важно, заниматься танцами, — ответил юноша, слегка успокоившись и устыдившись подобного проявления чувств.
— Энки, вы не всегда будете жить в этом доме под моей защитой и опекой. Наступит время, когда вы захотите посмотреть свет, увидеть разных людей благородных и жадных, верных своим идеалам и подлых… И я хочу, чтобы никто из вас не ударил в грязь лицом, чтобы вы всегда были впереди, и знания, которые вы получаете здесь вам несомненно пригодятся. К тому же, — улыбнулась Аггуль, — возможно, ты встретишь прекрасную девушку, которую захочешь пригласить на танец…
— Достаточно, я понял, — довольно громко сказал вновь покрасневший Энки, — хорошо, я буду учиться танцевать. Когда начало занятий?
— Завтра, сразу после обеда. Не опаздывайте. Эрра, это касается и тебя.
Девушка согласно кивнула, и Аггуль, довольная собой, вышла из класса.
— Никогда не думал, что придется заниматься подобной ерундой, — пробурчал Энки.
— Ты не прав, теперь мы принадлежим этой семье и должны… да, именно должны не подвести госпожу Аггуль. Она выбрала нас. Не знаю почему, правда… Но я бы хотела оправдать ее надежды. Подумай, Энки, кем бы мы были, если бы нас не взяла госпожа Бахти? И кем мы можем стать в семье ко Арджит? Не знаю, как ты, но я сделаю все от меня зависящее… Я не хочу снова быть отверженной.
Удивленный Энки внимательно посмотрел на новоявленную сестру. Она редко позволяла себе подобное многословие, и кто бы мог подумать, что читая все свои бесчисленные книги, в ее голове рождаются и такие мысли.
— Не хочешь быть отверженной? Но мы такие и есть! Неужели ты наивно полагаешь, что остальная семья и все благородные примут нас? Не будь похожей на Хи. Ты уже не ребенок…
— Да, Энки, я не ребенок, и я все понимаю, знаю, что будет трудно… Но не сдамся. Если они не примут меня, я заставлю их это сделать. Меня не волнует мнение света.
Голос Эрры пресекся и, стараясь скрыть готовые упасть слезы, девушка закрыла лицо руками.
— Я не хочу, не хочу быть отверженной… — твердила она, и Энки, подойдя к ней, осторожно обнял ее и прошептал:
— Прости меня, я был не прав, не стоило повышать голос. Ты такая умная, намного умнее меня. Вот я ничего не смыслю в математике.
Эрра усмехнулась, и сквозь слезы посмотрела на человека, ставшего ей братом.
— Спасибо, Энки. Я всегда знала, что ты не такой уж и невозмутимый.
Увидев в ответ улыбку, Эрра решительно вытерла слезы.
Глава 4
Просто удивительно, как выматывали разнообразные амбуате, ан деор, препарасьон и другие па, названия которых Энки еще не запомнил. Его не раз посещала мысль, что за время, проведенное в танцевальном классе он мог бы побольше посидеть над математикой и зазубрить некоторые особенно сложные формулы, но ничего изменить не мог. Чувствуя себя полным идиотом, он делал чеканные и слитные шаги, совершал полуповороты с ноги на ногу и так до бесконечности. Впервые он хотел, чтобы урок закончился. Частенько он задумывался, каково приходится Эрре. Их немало поразил тот факт, что танцевать они будут не вместе, и у них будут совершенно разные учителя. Энки почему-то хотел, чтобы она была рядом.
«Как же я привык к ней. Мы вместе сидим на истории. Вместе работаем на математике».
Тут Энки вспомнил, как Эрра нетерпеливо объясняла последнюю тему по математике, как она путано описывала решение теорем, в которых он ничего не смыслил, и как ее злил тот факт, что Энки не может понять таких простых вещей.
Юноша непроизвольно улыбнулся, но, заметив, как госпожа Мохини Аттам смотрит на него, занялся отработкой фраппе.
«Мои ноги не болели так даже после занятий по фехтованию», — удрученно думал молодой человек, выходя, пошатываясь из танцевального класса и держась за ручку двери.
Закрыв дверь и тихо поблагодарив Бога за окончание этого кошмара, Энки услышал смешок. Обернувшись, юноша заметил наблюдавшего за ним высокого молодого человека. У него были светлые волнистые волосы, свисавшие до плеч и яркие зеленые глаза.
«Судя по одежде, один из богатеев. Черт! Он наверняка все слышал», — раздраженно подумал Энки.
Незнакомый молодой человек подошел ближе, и Энки непроизвольно отметил его гордую осанку, уверенность во взгляде, смешанную с веселыми искорками.
«Издевается надо мной!», — еще больше разозлился Энки.
— Здравствуй, меня зовут Амри. А ты, наверное, Энки?
— Здравствуй, да все верно, — ответил юноша, скрывая свое раздражение.
— Как я вижу, госпожа Мохини в своем репертуаре, — улыбнулся Амри, но так дружелюбно и сочувствующе, что Энки решил на время погасить свой гнев.
— Да, я немного устал.
— Да ты еле идешь! Может, помочь? Представив, как его тащит на себе этот избалованный хлыщ (а то, что он аристократ, не вызывало сомнений), Энки ухмыльнулся и опираясь рукой о стену, сказал:
— Благодарю, Амри, но я справлюсь. Не стоит обращать внимания на такие мелочи. Бывало и хуже.
Амри вдруг посерьезнел, посмотрел на Энки, опустил голову и попрощался:
— Еще увидимся!
— Да, наверное…
«Какие странные эти благородные», — подумал Энки, закрывая дверь своей комнаты.
— Хотя теперь я такой же… или нет? — усмехнулся молодой человек своему отражению в зеркале. Чувствуя непомерную усталость, Энки махнув рукой на мысль о теплой ванне, упал на кровать и сразу уснул.
Темная комната без единой свечи, оглушающий шум грозы за окном, резкие раскаты грома, яркая, слепящая молния. Но еще громче крики людей на улице. Точнее нелюдей, отверженных. Толпа хорошо одетых юношей окружила седого мужчину и женщину, настолько истощенную, что та даже не могла стоять на своих ногах. Мужчина, одетый в простые штаны из мешковины и непонятного цвета рубаху, полностью промок. Длинные нечесаные волосы, некогда темные, теперь больше напоминали белую иссохшую траву. У его ног сидела в грязной луже женщина, ее лицо не выражало ничего: ни отчаянной надежды, ни способности сопротивляться сильным мира сего. Полное равнодушие и принятие своей судьбы. Она рождена,