– Молодой человек, – резко сказал Макс, – во всем, что с нами происходит, виноваты мы сами. Главное – воля. Прекращайте представление; сочувствия от меня вы не дождетесь. Снимайте щит и ложитесь. Штатный психолог в управлении есть, я же здесь совсем для другого.

Сидящий на койке парень упрямо укреплял щит дополнительными плетениями, и Тротт вздохнул, потянул за одну нить – защита тут же посыпалась. Упрямец побледнел и задышал часто – профессор, более не церемонясь, устанавливал ментальный контакт. Тут же ощутил потянувшиеся к нему темные щупальца – и резко ударил по ним. Для нападавшего это прозвучало гулким предупреждающим рычанием, и глаза его, уже мутные, изумленно раскрылись.

– Зачем… почему вы делаете это? – прошептал он с недоверием. – Вы же…?

– Спать, – ровно приказал Тротт, и излишне болтливый темный свалился на койку. А инляндец, морщась, начал распутывать блок. Надо было еще просмотреть память и подчистить последний разговор. И любые воспоминания о Нижнем мире, если они есть.

Но их не было, и измученный лорд Тротт только нелюбезно кивнул на благодарности Тандаджи, из последних сил открыл Зеркало и ушел в свой дом с разбитыми стеклами – восстанавливаться.

Голова никак не переставала кружиться, и он потянулся к шкафчику, привычно уже нащупал усилитель, набрал темно-оранжевую жидкость в шприц и вколол себе в плечо. Тут же полегчало; Макс выпил воды, взглянул на часы – время еще было – и открыл Зеркало в Королевский лазарет Иоаннесбурга.

Дежурная сестра смерила Тротта настороженным взглядом. Инляндец сухо поздоровался и попросил разрешения навестить пациентку Светлану Никольскую.

– У нее посетители, – сообщила сестра, выдавая Максу халат и бахилы. – Подождете или сейчас зайдете?

– Сейчас, – ответил он с недовольством, наклоняясь и натягивая бахилы. В лаборатории снова кипела работа, и у него было ровно двадцать минут. – Мне только просканировать ее.

– Вообще у нас не разрешено, – с сомнением сказала пожилая женщина, – у нас свои виталисты.

– У меня особый случай, – с невероятным терпением пояснил Тротт, накидывая халат на плечи. – Есть согласие наблюдающего врача. Посмотрите в карте пациентки.

Еще минут пять он стоял у стойки – медсестра искала карту, в карте – предписание, – и думал о том, что в следующий раз просто телепортируется напрямую в палату глухой ночью и не будет терять время.

Женщина наконец прочитала предписание – Тротту казалось, что она чуть ли не по буквам читает, – и соизволила поднять глаза.

– Извините, профессор. Проводить вас?

– Не стоит, – сказал он мрачно. Двигается она наверняка тоже по-черепашьи.

У двери он остановился, догадываясь, что за посетителей там застанет. В палате творилось какое-то безобразие – доносилась ритмичная клубная музыка и подпевающий певцу звонкий голос Богуславской.

И сердитое:

– Матвей! Ну чего ты не поешь?

Макс открыл дверь – принцесса громко и сосредоточенно выводила второй куплет прямо в ухо спящей Светлане, Ситников смотрел на нее глазами влюбленного идиота. Почему-то выражения лиц у влюбленных и пациентов дурдомов очень похожи. Семикурсник увидел наставника, моргнул, и лицо его приобрело осмысленное выражение. Алина тоже оглянулась, тут же надулась и выключила музыку.

– Добрый день, профессор, – пробасил Ситников. Принцесса не поздоровалась, смотрела неприязненно.

– Для кого добрый, а для пациентки не очень, – хмуро ответил Макс, наблюдая, как Богуславская пробирается к парню и берет его за руку. – Вы зачем позволяете издевательства над сестрой, Ситников?

Он ожидал, что девчонка вспыхнет, скажет что-нибудь возмущенное в ответ, но она только поджала губы и прищурилась. Зато смутился его ученик.

– Мы изучали литературу по случаям комы, профессор, – пояснил он размеренно, – и Алина нашла информацию, что были случаи, когда толчком для пробуждения являлись знакомые звуки, любимые песни. Вот, попросили родителей принести записи Светкины и решили дать послушать.

– Понятно, – язвительно сказал Макс, проводя руками над бесчувственной драконьей невестой. Или женой? – О том, что любые резкие раздражители могут способствовать коллапсу мозга, вы не прочитали, – он задержал руки над животом, прислушался, прикрыв глаза. С ребенком все было нормально, а вот мышцы уже слабели – нужно будет настоять на интенсивных принудительных занятиях. Пусть массаж сделают, посгибают руки-ноги, поворочают, иначе атрофируется все и проблем не избежать.

– Мы спросили у врача, – не выдержала принцесса. – Он был не против.

– Вы думаете, он мог бы вам отказать? – насмешливо спросил Тротт, поднимая глаза. Она медленно краснела от злости. Нахмурился – что-то с пятой Рудлог было не то. Похудела, причем резко, за какие-то несколько дней. И – он присмотрелся – аура плясала какими-то клочками на уровне живота, пульсировала едва заметно.

– Вы ничего не принимали? – поинтересовался он, направляясь к раковине – помыть руки.

– А это не в-ваше дело, – возмущенно ответила Богуславская ему в спину.

– Не мое, – согласился он вежливо, – нижайше прошу меня простить, ваше высочество.

Зашумела вода. Мимо него раздраженно простучали девчоночьи каблуки, хлопнула дверь.

– Профессор, – гулко и серьезно сказал Ситников за его спиной, – не трогайте ее.

– Успокойтесь, Ситников, – холодно отозвался Тротт, вытирая руки. – Вы, кстати, подумали по поводу предложения Четери? На вашем месте я бы не стал отказываться от уникальной возможности учиться у мастера.

– Я пока у вас учусь, – неохотно ответил семикурсник. – Мне хватает.

– Я и десятой доли вам не дам, – Макс повернулся – студент нависал над ним горой, хмурый и злой. – Поверьте мне. И не смотрите на меня так, Ситников, идите лучше утешайте вашу принцессу. С такими нервами ей только магию изучать. И, – добавил он, – если вы друг ей, узнайте, не принимала ли она что-то из магпрепаратов. Я ее предупредил, но мало ли что в эту голову взбредет.

На часах Тротта пикнул таймер – до конца работы сушки осталось пять минут.

– До свидания, – сказал инляндец, открывая Зеркало. Ситников не ответил – он нехорошо и мрачно смотрел на своего наставника, задумчиво так, настороженно. Как будто решал важную задачу и не мог никак сопоставить факты. Но Тротт этого не видел – он с облегчением шагнул в полумрак своей гостиной и поспешил в лабораторию.

Через полчаса работы он выругался сквозь зубы – в голове крутилась дурацкая песенка, услышанная в палате Никольской. Надел широкие наушники и включил любимый тяжелый рок – грохочущие басы и скрежет мгновенно изгнали и навязчивый ритм, и все мысли, не касающиеся исследований.