Но многие блага производятся и сейчас вне оборота торговых сделок, напоминая, скорее, то, как ведет дела семья, напоминая порядок в доме. От греческих слов экос (дом) и номос (закон) и происходят слова экономия и экономика. Семья земледельцев производила сама и хлеб, и сыр, и сласти, и мясо, и одежду. В благополучные времена, когда удавалось произвести больше необходимого, можно было обменять излишки (плоды или зерно, которые самим не съесть) на продукты других производителей, которые самим изготовить не получается, например зерно на топоры, а помидоры на абрикосы. В тощие годы, когда следует затянуть пояса и терпеть лишения, торговый обмен сходил на нет – ведь не оказывалось тех излишков, которые можно было бы обменять на другие продукты.

За последние два или три века наши общества совершили большой скачок. Все больше созданные нами продукты превращаются в товары, и все меньше мы производим что-либо для собственного пользования, для нашей собственной жизни или выживания. Загляни в шкаф на кухне, и ты увидишь, сколько продуктов там, произведенных ради их меновой стоимости – мы бы всей нашей семьей никогда не смогли бы их все сделать.

Такое превращение всего в рынок, победное торжество меновой ценности над житейской ценностью, развернулось прямо у нас на кухне. Когда-то земледельцы сами производили для себя весь материал: корм для скота, дрова или семена. Сейчас они все это закупают по большей части у международных компаний, располагающих необходимыми технологиями: новейшие корма позволяют коровам быстрее расти и набирать вес, дрова давно уступили место продуктам переработки полезных ископаемых, а семена прошли такой отбор, что теперь они устойчивы к жаре, холоду и химическим ядам против насекомых, которые, кстати, производят те же самые международные компании. Все эти компании заказывают научные исследования и после получают исключительное право на результаты исследований. Они охраняют свои права собственности на те виды семян, которые производят. Итак, рынок теперь проник и в микромир, и молекулы наследственности тоже получили меновую стоимость.

Постепенно все превращается в рынок: компании покупают и продают друг другу новые виды зерна и даже новые виды скота. Женская утроба получила меновую стоимость: по закону женщина может сдать ее в аренду, став суррогатной матерью, и в ней человеком станет эмбрион, зачатый в лабораторной пробирке. Скоро начнут торговать и космическими телами, и всемогущая власть рынка распространится на всю Вселенную: меновую стоимость получит все, от элементарных частиц до галактик.

Итак, ты видишь, что в наши дни экономика никак не связана с законами дома? Поэтому лучше было бы называть ее агораномикой, то есть рынкономикой, если бы это слово не имело в греческом языке другого значения: государственного контроля над качеством продуктов на рынке.

Мир, не подчиняющийся рынку

У Гомера, как ты знаешь, герои Троянской войны сражались, проливали кровь и отдавали жизнь ради таких благ, как слава, добыча (трофеи), блеск, благоволение Агамемнона и т. д. Ахилл, как рассказывает нам Гомер, оскорбленный решением Агамемнона отнять у него трофей, женщину, которую он считал своей священной добычей, перестал участвовать в войне. Хотя Агамемнон прекрасно понимал, что на войне он не сможет обойтись без помощи Ахилла, ему бы и в голову не пришло предложить компромиссное решение, например заплатить деньги взамен отнятой добычи. Если бы он предложил выкуп, Ахилл бы почувствовал себя еще более оскорбленным.

Не только древнегреческие поэты отождествляли действительные блага с купеческими товарами, называя все это добром. Овидий (римский поэт, желавший быть продолжателем Гомера) рассказывает о споре Аякса и Одиссея из-за доспехов погибшего Ахилла – доспехов исключительного качества, созданных лично Гефестом по просьбе матери Ахилла. Согласно Овидию, греческие военачальники решили послушать о деяниях претендентов и потом решить, кто более достоин носить доспехи погибшего полубога. Деяния хитроумного строителя Троянского коня оказались важнее деяний неустрашимого воина.

Насколько это непохоже на то, что мы наблюдаем сейчас! Наверное, сейчас доспехи достались бы тому, кто предложил бы за них большую цену.

Но почему мы не можем представить, чтобы доспехи были выставлены на продажу? Потому что эти доспехи интересовали Аякса, Одиссея и любого греческого военачальника не своей меновой стоимостью (они же не собирались их дальше продавать) и не простой утилитарной ценностью (они не собирались их использовать в бою). Они обладали для них огромной ценностью в смысле достоинства, в смысле святыни. Эта ценность была чисто символической, то есть жизненной.

Действительно, в древние времена только меньшая часть продуктов выходила на рынок. Конечно, это не значит, что в древности, в Средние века или в европейских колониях не было купцов, торговли, а значит, меновой стоимости. Все это еще как было. Древние финикийцы, греки, египтяне, китайцы, меланезийцы и другие преодолевали тысячи километров, рисковали жизнью, чтобы доставить разные товары с одного края земли на другой, и тем самым обращали в свою пользу разницу в меновой стоимости. Все общества с самого начала обзаводились своими рынками.

Все началось, как мы говорили в начале, с того момента, как один человек сказал другому: «Дай мне одно яблоко, а я дам тебе один апельсин». Но это еще не было рыночное общество. Иначе говоря, оно не руководствовалось правилами рынка, как это происходит сейчас. Это было общество, познакомившееся с рынком. Чтобы понять различие между рыночным обществом и обществом, в котором есть рынок, достаточно задать два вопроса:

Первый вопрос: Чем объясняется успех испанских торговцев в Латинской Америке и британских и голландских торговцев веком позже на Дальнем Востоке?

Второй вопрос: Чем объясняется успех японской автомобильной промышленности в США в 1970-е годы и позднее?

На первый вопрос легко ответить, приняв во внимание вооружение испанского флота и громадное военное превосходство конкистадоров (испанских завоевателей) над майя и другими жителями Америк.

То же самое можно сказать и о британском и голландском господстве на Дальнем Востоке: торговцы действовали при полной поддержке военного флота в Индийском и Тихом океанах. Итак, на первый вопрос мы ответили.

Но на второй вопрос уже нельзя дать ответ, просто указав на военную мощь и на военно-морские силы. Нам придется рассуждать только в экономических терминах, которые позволят понять устройство японской промышленности, возможность увеличить производство без увеличения расходов, высокое качество произведенных автомобилей, технические характеристики и т. д.

Проще говоря, господство европейских торговцев на Дальнем Востоке и в Америке до XIX века не требует экономического анализа для объяснения: по той простой причине, что тогда еще экономика не подчинилась логике рынка, не возникло рыночное общество, а просто рынок был частью экономики. А современные общества – рыночные общества, и единственный способ их понять – понять экономические законы, по которым они существуют. Но такими общества стали только в последние века, а никогда раньше такими они не были.