«Никто и никогда не берет в прокат «Крестного отца – 3». Особенно учитывая то, что он стоит не на своей полке. Еще одну подсказку? Если да, то найди «Бестолковых». Они там, где печаль встречается с жалостью».

– Где печаль встречается с жалостью? – снова обратилась я к работнице видеопроката, ожидая услышать какой-нибудь экзистенциальный ответ.

Девушка читала книгу и даже не оторвала от нее взгляда:

– В секции зарубежных документальных фильмов.

Ух ты.

Я прошла туда и – да! – рядом с фильмом «Печаль и жалость» обнаружила «Бестолковых». В коробке нашла новую записку:

«Не ожидал, что ты продвинешься настолько далеко. Тоже фанатка депрессивных французских фильмов о массовых убийствах? Если так, то ты уже мне нравишься. Если же нет, то… какая разница? А как насчет фильмов Вуди Аллена? Тоже их не выносишь? В общем, если хочешь вернуть свою записную книжку, то выбери любой фильм, оставь в нем указания и отдай его Аманде за стойкой. Только, пожалуйста, никаких рождественских фильмов».

Я вернулась к работнице видеопроката.

– Вы – Аманда?

Девушка подняла на меня взгляд и выгнула бровь.

– Да.

– Могу я у вас оставить кое-что для одного человека? – Меня так и подмывало при этом похлопать ресницами, но я сдержалась.

– Можешь.

– У вас есть фильм «Чудо на 34-й улице»?

22 декабря

– Это что, шутка? – спросил я у Аманды.

И она так на меня посмотрела, что стало ясно: надо мной действительно подшутили.

Вот это дерзость!

На кой черт я упомянул рождественские фильмы? Естественно, Лили не удержалась от подколки. А записка-то!

«5. Ищи шерстяные варежки с оленями».

Куда мне теперь идти, наверное, не понял бы только дурак.

В «Мэйсис».

За два дня до кануна Рождества.

Отправить меня туда – все равно что надеть мне на голову подарочный целлофан и пустить в него углекислый газ. Или повесить меня на веревке из кредитных карточек. Магазин за два дня до сочельника сродни осажденному городу, где очумевший народ бьется не на жизнь, а на смерть за последний снежный шар с морским коньком дабы подарить его какой-нибудь двоюродной бабушке Мэри или еще какой седьмой воде на киселе.

Не пойду туда.

Не могу.

Не хочу.

Придется.

Я попытался отвлечь себя игрой в слова. «Шерстяной» – это ведь то же самое, что и «из шерсти». Без разницы вообще. То же самое можно сказать и о таких словах, как: «деревянный» и «из дерева», «золотой» и «из золота». Однако отвлечься удалось ненадолго. Стоило подняться по лестнице из подземки и выйти к Геральд-сквер, как меня чуть не сбили с ног толпы с баулами. Над всем этим хаосом звенел «похоронный» звон колокольчика Армии спасения, и я ничуть не сомневался, что если не унесу поскорее отсюда ноги, то мне на голову свалится детский хор и запоет меня до смерти.

Я вошел в «Мэйсис» и увидел душераздирающую картину: универмаг, переполненный покупателями, которые не получают удовольствия от покупок, не радуют подарками себя любимых, а передвигаются в каком-то боевом режиме от цели к цели. Галстук – для папы, шарф – для мамы, свитера – для детей, хотят они того или нет. Я купил подарки близким по Интернету с двух до четырех ночи третьего декабря, и они уже стоят, где положено, чтобы быть открытыми в новом году. Мама оставила мне подарки у себя дома, а отец вручил стодолларовую купюру и пожелал хорошенько повеселиться в городе. «Не потрать все на выпивку и женщин», – добавил он, намекая на то, что хоть часть этих денег мне следует потратить именно на них. Если бы существовал сертификат на бухло и девочек, то отец бы обязательно подарил мне его, заставив секретаршу сбегать за ним в обеденный перерыв.

Продавцы, пребывающие в непреходящем шоке от всеобщего ажиотажа, даже не посчитали странным мой вопрос:

– Где мне найти шерстяные варежки с оленями?

В конце концов я оказался в отделе верхней одежды. Интересно, если варежки – верхняя одежда, то беруши можно считать внутренней одеждой?

Мне всегда казалось, что варежки – это обратная эволюция. С чего это мы хотим походить на менее подвижную версию лобстера? Однако мое пренебрежение к варежкам достигло новых глубин, когда я «имел счастье» ознакомиться с праздничным ассортиментом этого товара в «Мэйсис». Здесь были варежки в форме имбирных человечков и варежки в блестках. Одна пара варежек имитировала поднятый палец автостопщика: видимо, местом назначения был Северный полюс. Такие варежки прямо на моих глазах взяла женщина в возрасте и положила поверх груды других, которые держала в руках.

– Вы это серьезно? – вслух брякнул я.

– Прошу прощения? – раздраженно отозвалась она.

– Если даже позабыть об эстетической и практической стороне, – сказал я, – то в этих варежках все равно нет ни толики смысла. Вы же не собираетесь ехать автостопом на Северный полюс? Ну, типа за подарками. Ведь Рождество как раз и славится доставкой на дом. А на полюсе вы разве что найдете кучку изможденных и сварливых эльфов. Это если вы, конечно, верите в существование мистической северной мастерской. Которой, как мы прекрасно знаем, нет и не будет, как не останется снега и льда, если продолжится глобальное потепление.

– Пошел ты, – рявкнула женщина, взяла варежки и ушла.

Это просто чудо сезона – то, как громко и смачно нас посылают куда подальше. Можно огрызаться на незнакомых и близких. Можно послать кого-то практически без причины: «Ты занял мое парковочное место», или «Ты не оценил мой выбор варежек», или «Я шестнадцать часов выискивала клюшку для гольфа, которую ты хотел, а ты подарил мне подарочный сертификат в Макдональдс?» Или отправить в известном направлении того, кому хотел сказать «пошел ты» уже очень и очень давно. «Ты всегда хочешь разрезать индейку, когда не ты, а я готовила ее столько часов!», или «Не могу больше ни дня притворяться, что люблю тебя», или «Ты хочешь, чтобы я унаследовал твою любовь к выпивке и женщинам – именно в этом порядке, – но ты для меня скорее антипример отца».

Вот поэтому меня и нельзя пускать в «Мэйсис». Потому что, когда короткий период времени становится для тебя «сезоном», ты во всем начинаешь слышать отголоски прошлого. Шагнешь в эту «эхо-камеру», и все – выбраться трудно.

Я принялся трясти все варежки с оленями, уверенный, что Лили припрятала что-то внутри одной из них. И точно, из пятой показался мятый листок. Я его вытащил.

«6. Я оставила для тебя кое-что под подушкой».

Следующая остановка: постельные принадлежности. «Постельные». Мне гораздо больше нравится существительное «постель». «Не могли бы вы показать мне, где находятся постельные принадлежности?» не идет ни в какое сравнение с «Ты правда хочешь разделить со мной постель?» Честно говоря, подобные размышления кажутся удачными только мне самому. София никогда их не понимала, и я обычно списывал это на то, что английский – не ее родной язык. Я даже всячески поощрял ее каламбурить на испанском, но она меня и в этом не поддерживала.