– Я очень серьезно отношусь к отклику сил природы на ее молитву.

– Подумаешь, совпадение, – без какой-либо особой уверенности протянул Деннис.

– Мои занятия физикой научили меня, что совпадений не бывает.

– Чарльз Уоллес так ничего и не сказал. – Мег посмотрела на младшего брата.

– Так как, Чарльз? – спросил Деннис.

Чарльз Уоллес медленно покачал головой. Он казался озадаченным.

– Не знаю. Думаю, подразумевается, что я должен что-то с этим сделать, но я не знаю, что именно. Но если я для этого предназначен, мне дадут знать.

– Маленькие зеленые человечки из глубин космоса? – спросил Сэнди.

– Что-то в глубине души даст мне знать. Кажется, больше никто не хочет салата. Давайте выключим свет, и пусть папа подожжет пудинг.

– Что-то мне не особо хочется выключать свет, – сказала Мег. – Вдруг скоро электричества не станет. Давайте наслаждаться им, пока возможно.

– Я бы лучше насладился пламенем сливового пудинга, – сказал Чарльз Уоллес.

Миссис Мёрри достала пудинг из пароварки и переложила на блюдо. Деннис воткнул в верхушку веточку остролиста. Мистер Мёрри щедро полил пудинг бренди из бутылки. Когда он зажег спичку, Чарльз Уоллес выключил свет, а Сэнди задул свечи. Бренди вспыхнул сияющим голубым пламенем. Мег оно показалось ярче, чем бывало в другие Дни благодарения. Горящий сливовый пудинг был их традиционным праздничным десертом, потому что, как говаривала миссис Мёрри, на бунзеновской горелке пирог с корочкой не получается, а ее попытки приготовить пирог с мясом или тыквой успехом не увенчались.

Мистер Мёрри наклонил блюдо так, чтобы бренди загорелся весь. Язычки огня продолжали плясать, яркие, чистые, голубые скорее голубизной теплого летнего неба, а не ледяной зимы.

– Пламень, властный греть и жечь, – тихо произнес Чарльз Уоллес.

– Вот именно, – сказала Мег. Она смотрела на поленья, весело потрескивающие в камине. – Огонь может согреть тебя, но, вырвавшись на волю, он может сжечь твой дом дотла. Он может сжечь целые города.

– Силу всегда можно было использовать не только для созидания, но и для разрушения, – сказал Чарльз Уоллес. – Этот огонь для того, чтобы помогать и исцелять.

– Надеюсь, – сказала Мег. – Очень надеюсь.

Мег сидела, опираясь на подушки, на старой латунной кровати в мансарде и пыталась читать, потому что думать было слишком больно – точнее даже, не думать, а представлять ужасное будущее. А Кальвина рядом с ней не было, чтобы поделиться, чтобы поддержать… Мег опустила книгу. Это был один из старых сборников сказок. Она оглядела комнату, ища утешения в привычных вещах. Волосы ее были распущены на ночь и мягко ложились на плечи. Мег посмотрела на себя в старое мутное зеркало над комодом, и, несмотря на снедавшую ее тревогу, собственное отражение ей понравилось. Она снова выглядела как ребенок, только куда красивее, чем была в детстве.

Услышав тихую бархатную поступь, Мег насторожилась. Полосатый котенок просеменил по широкой половице, запрыгнул на кровать и принялся вылизываться с громким мурлыканьем. Котята всегда оказывались поблизости, хотя бы один. Мег не хватало их старого черного пса. Интересно, как Фортинбрас отреагировал бы на то, что случилось за ужином? Мег чувствовала бы себя более счастливой, если бы старый пес лежал на своем обычном месте в изножье кровати (где ему лежать, вообще-то, запрещалось), потому что он отличался необычайной даже для собаки чувствительностью ко всему, что могло помочь или навредить его людям.

Мег стало зябко, и она закуталась в потрепанное лоскутное одеяло. Она вспомнила, как миссис О’Киф призывала всю святую мощь Небес, и подумала с дрожью, что ей бы хватило большой любящей собаки. Небеса в этот вечер продемонстрировали немалую мощь, и мощь эта была слишком дикой и неуправляемой для утешения.

И еще Чарльз Уоллес. Ей не хватало ее брата. Миссис О’Киф призвала Чарльза остановить Бранзилльо. Чарльзу потребуются все силы, какие ему смогут дать Небеса.

Чарльз Уоллес пожелал Мег спокойной ночи, но как-то отрывисто, думая о своем, и бросил на нее лишь взгляд, но такой печальный, что этот взгляд и поныне заставлял ее держать свет включенным, а книгу открытой. В любом случае Мег было не до сна, сон затерялся где-то во времени, разбитом вдребезги телефонным звонком президента.

Котенок встал, потянулся, выгнув спинку, трижды обернулся вокруг собственной оси и плюхнулся на удивление тяжело для такого крохотного создания Мег под бок. Мурлыканье постепенно стихло – котенок заснул. Мег подумала, а сможет ли она еще когда-либо спать так, с ощущением безопасности, переходить в мир грез без страха перед тем, что может произойти ночью. От усталости у нее щипало глаза, но Мег не хотела закрывать их и лишаться утешения, которое нес вид настольной лампы с двумя ее желтыми шарами, просевших книжных полок, собственноручно сооруженных ею из кирпичей и досок, синей ситцевой занавески на окне. Край занавески обвис сильнее, чем Мег готова была терпеть, и она еще до свадьбы собиралась подшить его. Завтра, подумала она. Если завтра настанет.

Услышав шаги на лестнице, ведущей на чердак, Мег напряглась, потом расслабилась. У всех в семье выработалась привычка машинально переступать через седьмую ступеньку, которая не только скрипела, когда на нее наступишь, но частенько еще издавала звук, напоминающий выстрел. А они с Чарльзом Уоллесом научились ставить ногу с левого края ступеньки так, что та испускала лишь длинный медленный вздох. Когда один из них поступал так, это означало: «Я хочу поговорить».

Мег слушала, как брат идет по чердаку. Вот качнулась старая деревянная лошадка, которую Чарльз Уоллес, как обычно, дружески хлопнул по крупу, а вот свистнул дротик, брошенный в пробковую мишень. Маленькие знаки, которые они разрабатывали столько лет.

Чарльз Уоллес прошел через длинные узорчатые нити бус, занавесивших дверной проем, встал у изножья кровати и примостил подбородок на высокую латунную спинку. Он посмотрел на сестру, не улыбаясь, потом забрался в изножье кровати, как привык делать еще в детстве, и уселся там, скрестив ноги.

– Она вправду ожидает, что я что-то сделаю.

Мег кивнула.

– В кои-то веки я скорее на стороне близнецов, чем мамы с папой. Близнецы считают, что все это неблагоразумно и невозможно, – добавил Чарльз Уоллес.

– Ну… помнишь, мама всегда говорила, что она не так проста, как кажется.

– А как насчет Слова?

Мег вздохнула:

– Она дала его тебе.

– И что мне следует с ним делать?

– Остановить Бранзилльо. И я, пожалуй, тоже поддерживаю близнецов. Все это не имеет никакого смысла.

– Ты когда-нибудь разговаривала с ней по-настоящему? Ты вообще ее знаешь?

– Нет. И никто не знает, я думаю. Кальвин считает, что она давным-давно запретила себе любить хоть кого-то или что-то, чтобы не быть уязвимой.