«Чудная вещь и прекрасно смотрелась бы у меня дома, — решил я, посмотрев, сколько она стоит: 14 000 долларов. — Возможно, мне удастся найти что-нибудь более подходящее».

В дальнем конце зала стояли изящный письменный стол работы Эллиота Райерсона и три стула с бархатной обивкой, чтобы покупатели могли присесть и обсудить свое новое приобретение, а также пара пальм из тех, что я безуспешно пытаюсь вырастить в своем офисе. Эти пальмы были полны жизненных сил. За ними я разглядел дверь. Дверь открылась, из нее вышел седеющий мужчина в розовой рубашке «Лакоста» и слаксах цвета хаки и принялся что-то искать на столе. Брюнетка оглянулась через плечо и сказала:

— Мистер Деннинг, этот господин хотел вас видеть.

Малькольм Деннинг дружелюбно мне улыбнулся и протянул руку. Глаза у него были грустные.

— Вы не могли бы подождать еще минутку? Разговариваю по телефону с клиентом из Парижа.

Мне понравилось его рукопожатие.

— Конечно.

— Спасибо. Постараюсь недолго.

Он наградил меня еще одной улыбкой, нашел то, что искал, и скрылся за дверью. Малькольм Деннинг, Заботливый Мошенник.

Брюнетка продолжила разговор с пожилой парой, а я принялся снова бродить по галерее. Когда все вернулось на круги своя, я прошел в дверь. Слева был небольшой коридор с туалетом, в дальнем конце — помещение, похоже отведенное под склад и упаковку покупок, а справа — маленький офис. В нем за заваленным бумагами бюро с раздвижной крышкой сидел Малькольм Деннинг и разговаривал с кем-то по телефону — по-французски. Увидев меня, он поднял голову, прикрыл рукой трубку и сказал:

— Извините. Еще пара минут.

Я достал свою лицензию и показал ему. Можно было бы обойтись и визиткой, но лицензия выглядит более официально.

— Элвис Коул. Так меня зовут. Я частный детектив. И вот я тут. — Всегда хочется выразиться как-нибудь эдак. — У меня возникло несколько вопросов по искусству феодальной Японии, и мне сказали, что я должен обратиться к вам.

Не отводя от меня глаз, он что-то буркнул в трубку, кивнул чему-то, чего я не слышал, и закончил разговор. На бюро стояли четыре фотографии, на одной была полная женщина с милой улыбкой, на другой — три мальчика-подростка. На третьей моим глазам предстала команда Малой лиги с Малькольмом Деннингом и еще каким-то мужчиной. На обоих были рубашки с надписью «ТРЕНЕР».

— А могу я поинтересоваться, кто прислал вас ко мне?

— Поинтересоваться-то вы можете, но, боюсь, я не смогу ответить на ваш вопрос. Кое-кто мне кое-что сказал. Я должен охранять свои источники информации. Особенно если то, что они мне сказали, может быть использовано против них. Вы меня понимаете?

— Против них?

— Особенно в этом случае.

Он кивнул.

— Мистер Деннинг, вам известно, что такое «Хагакурэ»?

Он явно занервничал.

— Ну, «Хагакурэ» нельзя назвать произведением искусства. Понимаете, это книга.

Он положил одну руку на бюро, а другую — на колено. На бюро стояла красная кружка с надписью «ПАПА».

— Но ведь правильно будет сказать, что тот, кто интересуется ранним японским искусством, обязательно заинтересуется и «Хагакурэ»?

— Полагаю, что так.

— Один из оригиналов «Хагакурэ» был похищен несколько дней назад. Вы что-нибудь слышали об этом?

— Господи! А почему я должен был об этом слышать?

— Да потому что все знают: вы пару раз толкали краденые произведения искусства.

Он поднялся, резко отодвинув стул. Офис был таким маленьким, что мне казалось, будто мы стоим в телефонной будке.

— Полагаю, вам следует уйти, — заявил он.

— Да ладно вам, Малькольм. Расслабьтесь. Вы ведь не хотите, чтобы я вам врезал, а я могу.

Дверь в коридор открылась, и появилась та самая симпатичная брюнетка. Увидев нас, улыбнулась и сказала:

— Ой, а я вас потеряла.

Затем она заметила выражение лица своего босса.

— Мистер Деннинг?

Он взглянул на меня, я ответил ему тем же. Тогда он повернулся к девушке:

— Да, Барбара?

Нервозность часто бывает заразительной. Она переводила взгляд с Деннинга на меня и снова на Деннинга.

— Кендалы хотят купить Миори, — сообщила она.

— Может быть, Кендалы смогут мне помочь, — предположил я.

Малькольм Деннинг довольно долго не сводил с меня глаз, а потом сел на место.

— Я скоро приду.

Когда она ушла, он заявил:

— Я могу подать на вас за это в суд. Могу добиться судебного постановления, запрещающего вам здесь появляться. Могу сделать так, что вас арестуют.

Он вдруг резко охрип, и в его голосе появились интонации вроде: я-всегда-знал-что-это-случится-и-это-случилось.

— Ясное дело, — согласился я.

Он уставился на меня, тяжело дыша и обдумывая создавшееся положение. Он явно пытался решить, как далеко может зайти, приняв мою подачу, и во что это ему обойдется.

— Если кто-то захотел получить «Хагакурэ», кто мог организовать кражу? — спросил я. — Если бы «Хагакурэ» продавалась, кто мог бы ее купить?

Он переводил взгляд с одной фотографии на другую. Жена, сыновья. Малая лига. Я наблюдал за его грустными глазами. Он был славным человеком. Может быть, даже хорошим. Иногда я задаю себе вопрос, как так получается, что нормальный человек вдруг сворачивает не на ту дорожку. Когда это происходит и почему? Но на самом деле лучше этого не знать. Меньше знаешь — крепче спишь.

— В Маленьком Токио есть человек. Занимается импортом. Нобу Ишида, — сказал мне Малькольм Деннинг.

Он объяснил, где я могу найти Ишиду, и все это время не сводил глаз с фотографий своих близких.

Затем я вышел из галереи, спустился по ступенькам и вернулся к своей машине. Было начало четвертого, и машин на дорогах прибавилось. У меня ушел почти целый час на то, чтобы проехать назад по Сансет и подняться в гору, где чуть выше Голливуда, на Вудро Вильсон-драйв стоит мой треугольный дом.

Войдя внутрь, я достал из холодильника три бутылки пива «Фальстаф», снял рубашку и вышел на веранду.

Там под грилем удобно устроился мой кот. Он большой, с мерзким характером и абсолютно черный, если не считать белых шрамов, которые покрыли все его тело, точно паутина. Одно ухо у него всегда стоит торчком, а другое слегка повернуто в сторону, потому что в него стреляли. Прямо в голову. С тех пор он очень изменился.

— Пива хочешь?

Он заворчал.

— Тогда ничего не получишь.

Кот перестал ворчать.

Я снял центральную секцию перил, идущих вдоль всей веранды, сел на край и открыл первую банку. С моей веранды виден длинный извивающийся каньон, который постепенно расширяется и заканчивается Голливудом. Я люблю здесь сидеть, свесив ноги, пить что-нибудь эдакое и думать о самых разных вещах. До склона внизу около тридцати футов, но мне это нравится. Я люблю высоту. Иногда появляются ястребы, которые парят над каньоном и смогом. Они тоже любят высоту.