И это была его работа — сделать их великолепными. Его и священника. Но больше все-таки его.

Когда после похорон он включил мобильник, там было сообщение от Сельмы Ванвик, чтобы он «пожалуйста» перезвонил.

Он положил телефон на пассажирское сиденье, открыл окно, чтобы ледяной зимний ветер выветрил оставшийся в машине сильный запах цветов, который его душил и сводил с ума. В его двухкомнатной квартире никогда не было срезанных цветов. На маленькой веранде стоял только кипарис в керамическом горшке. Но зимой, когда он был присыпан снегом, на него было приятно смотреть. Такой вот скромный вид из окна, вполне его устраивавший. Вид на фьорд был ему вовсе не нужен. Напротив стоял новый жилой дом, бетонная поверхность стен, густо усеянная окнами с занавесками, растениями, звенящими подвесками, в некоторых появлялись лица и движения, почти во всех сейчас горели рождественские светильники, практически одинаковые, с очень небольшими вариациями: пирамидки из семи свечей с самой высокой свечкой посередине. Симметрия. Городская жизнь. Как можно дальше от природы, как он и хотел.

Он спокойно мог купить себе дом. Денег ему бы хватило, но что делать с домом? Дом бы только забивал его голову ненужными мечтами. В последнее время он и так слишком много думал о хорошей ванной. Сидеть в жаре и влаге, вместе с потом освобождаться от дневных дел, запахов, от виденных за день слез, смущения и недоверия. А в маленькой квартирке не было места для ванны. Может, стоит купить новую, совершенно новую квартиру с большой ванной комнатой? Современную квартиру с широкими проемами без порогов — так, на всякий случай. И чтобы там был лифт. И хорошая ванная комната. С большой ванной и просторной душевой кабиной, а на полу качественная, возможно, с шершавой поверхностью керамическая плитка под светлый камень.

Сельма Ванвик никак не могла смириться с мыслью, что Маргидо исчез из ее жизни после похорон ее мужа, умершего от рака предстательной железы.

Он ехал за моделью «Натура» для Ингве Котума. Надо бы ей перезвонить, просто из вежливости. Но он не звонил. Прошло уже больше недели с их последней встречи, надо было догадаться, что она скоро снова захочет его услышать.

Пирожные на блюде, ее покрытые пушком морщинки под глазами и на шее, тяжелый запах парфюма, не подходящего к случаю. Новоиспеченные вдовы одного с ним возраста — дело довольно привычное. Они открывались ему в своем горе. Щеки горели сквозь слезы. Они были готовы к смерти и купались во внимании и симпатии. Большую часть горя они уже выстрадали заранее, хотя многие считают, что это невозможно, но для женщин — это очень даже возможно. Для мужчин смерть, как разрывающаяся бомба. Даже если их жены медленно угасают на их глазах, они прячут голову в песок и приходят в ужас, когда остаются одни.

А женщины знают. Сельма знала. И при первой же встрече с Маргидо горячо его поприветствовала, губы напомажены и этот запах парфюма. Рассказала обо всем, скрываясь за маской горя. Рассказала ему то, что «никогда никому не рассказывала», даже дочерям. О печальном замужестве, о тайном личном бюджете, о выпивке, других женщинах, пока Маргидо сидел и помогал сочинить некролог и выбрать гроб.

— Вы — мой душеприказчик, — говорила она. — К священнику я бы с этим не пошла. Я же атеистка. Вы верите в Бога?

Она бросила слово «атеистка», будто это была политическая партия, за которую она голосовала, или ее любимый магазин.

— Я не могу быть душеприказчиком в прямом смысле слова, — ответил он. — Но я постараюсь сделать все возможное, чтобы похороны вашего мужа прошли…

— Вам придется все сделать за меня. Арве не подпускал меня ни к чему, я даже не знаю, что такое налоговая декларация, а счета будут по-прежнему приходить на его имя? И что мне в таком случае делать? Я совсем беспомощна, признаться вам, Маргидо!

— Все будет хорошо. У нас есть справка от врача, и мы отправим заявление в мэрию. Оттуда информация поступит в бюро регистрации и в налоговую, а с банком вам придется поговорить самой. У вас же есть общие дети, которые вам помогут.

— Общие? Разумеется, общие. Но я не хочу с ними об этом говорить. Они привыкли, что всем занимались… мы. Он.

— Может, адвокат?

Она не ответила. Только положила ногу на ногу, наклонилась над столом, уставилась в его чашку кофе и разочаровалась, обнаружив, что кофе почти нетронут.

Три раза после похорон она заманивала его к себе, и он соглашался. Он не знал, что сказать, она же была новоиспеченной вдовой, женщиной, охваченной горем. Человек его профессии обязан быть обходительным с женщинами.

Нет, он не хотел звонить. Пусть звонит сама или лучше пусть перестанет. Он не знал, чего она от него хочет, хотя догадывался. Но не признавался себе. У него никогда не было никаких отношений с женщинами, не было женщин, просто так получилось, и было бы смешно начать теперь, в его-то возрасте. Ему хватит маленького кипариса на веранде и мечты о большой ванной. В то же время ему льстило ее внимание, что она так ему доверяла, предполагая, что все проблемы исчезнут, стоит только ему полностью в них погрузиться, попробовать пирожного, лечь вздремнуть на диван, как она предложила ему в последний раз — очень уж усталым он выглядел. А когда он сказал «прощайте», она обняла его, неприлично обняла, как он бы выразился. Она нарочито крепко к нему прижалась и к тому же потрепала ему волосы на затылке. Волосы у него всегда были длиннее, чем ему нравилось, на затылке они росли быстрее, чем на остальной голове. Через две недели после стрижки у него сзади на шее всегда отрастали кудряшки по обе стороны от позвонков. Он старался не забывать сбривать эту поросль, но иногда все-таки забывал, как о волосах в носу и в ушах. И в эти кудряшки она довольно цепко запустила пальцы, обнимая его при этом, и инстинктивно он хотел только вырваться из объятий как можно вежливее.

На складе он взял гроб модели «Натура» отшлифованный, еще взял покрывало, подушечку, рубашку и простыню. Ему отнесли все в багажник машины, и он прикрыл гроб покрывалом. С «ситроеном» все шло быстрее, а перевозка с крестом на крыше не могла проехать на желтый свет или быстро вписаться в крутой поворот. Он позвонил фру Марстад спросить, кто заберет все из церкви после похорон женщины, помощница слегка раздраженно ответила, что сделает все сама, и добавила, что фру Габриэльсен отправилась в морг, чтобы помочь ему подготовить тело Ингве Котума. «Глупо с моей стороны было звонить, — подумал он позже, — фру Марстад все всегда помнит». И что это на него нашло? Откуда это беспокойство? Наверное, Сельма Ванвик вывела его из равновесия. Сколько времени должно пройти, чтобы он перестал изображать сострадательную вежливость? Он постарался переключиться на дела. После того, как будет готово тело Котума-младшего, надо приготовить на завтра два сборника псалмов. И еще для вечерней службы.

Фру Габриэльсен приехала одновременно с ним. В морге они проверили и перепроверили имя, дату рождения и смерти и только потом выкатили носилки с упакованным в черный полиэтилен трупом. И хотя для Маргидо было очевидно, кто там лежал, он придерживался привычной процедуры. А привычные дела он выполнял всегда очень тщательно и дотошно, это давало ему ощущение свободы. Высвобождало участок сознания для других мыслей.