Она сделала вид, что поверила ему. Хотя в душе шевельнулось что-то неприятное.

В это время зазвонил телефон. Она подняла трубку — это мог быть Михаил. Последнее время он мало заботился об осторожности.

— Алло, — сказала она.

Взволнованный женский голос попросил к телефону ее мужа.

* * *

Факт, что некая женщина поздно ночью желает услышать во что бы то ни стало Андрея, ее несколько напряг. В душе появилось и начинало распоряжаться настроением холодное бешенство.

Она внимательно следила за Андреем. Он был настолько бессовестным, что, услышав этот голос, сначала расплылся в радостной улыбке, от которой Алину начало подташнивать, и протянул: «Да ничего-ничего, Танечка…», потом его лицо начало меняться. Сначала он взглянул на Алину с холодным бешенством, потом лицо Андрея вытянулось, и он растерянно пробормотал: «Да, да… Ужасно… Конечно… Я подъеду…»

Он повесил трубку, вытер пот со лба и, посмотрев на Алину, открыл рот, попытавшись что-то сказать, но устало и безнадежно махнул рукой и, ничего не объяснив, вышел из дома. Она застыла.

Внутри ее, в самой глубине души, появился животный страх. Она почти физически почувствовала — что-то случилось. Что-то странное и страшное. То, чего она ожидала и боялась…

* * *

Он появился в моей квартире ровно через час. Весь этот час я металась, как зверь, запертый в клетке.

Впрочем, я умею заставить себя успокоиться. Просто приказываю себе: «Знаешь, Танюша, радость моя, не можешь справляться с эмоциями — нечего тебе заниматься этим делом. Иди в бухгалтеры». Отчего-то в бухгалтеры мне идти настолько не хочется, что я быстро беру себя в руки. Не то чтобы я что-то имела против этой профессии, но не мое это занятие. Не создана я для экономической деятельности. Слишком у меня нрав живой и веселый. Кроме того, я недолюбливаю деньги — то есть я отношусь к ним с некоторой симпатией, так как они помогают мне жить, но посвящать им все свое время я бы не смогла.

Так что мысль о том, что если я не угомонюсь, то сама себя отправлю в иную сферу деятельности, заставила меня успокоиться, а чтобы время в ожидании Чернецова не тянулось томительно долго, я обратилась к любимому выяснению будущего с помощью магических костей.

Выпало 13+30+44. «Вас порядочно расстроило одно незначительное обстоятельство, которому из-за своей впечатлительности вы придали слишком большое значение».

Да уж. Конечно, когда на твоих глазах сбивают человека, имеющего к тому же отношение к делу, которым ты занимаешься, — это настолько незначительно, что и внимания обращать не стоит, оказывается. То ли они — «магические советчики» — решили выполнить функцию психиатра, что получилось у них несколько неумело, то ли у них не все в порядке сегодня с умственной деятельностью, то ли у меня сегодня не все в порядке с чувством юмора. Ладно. Отставим детские игры и подумаем, поразмыслим.

Во-первых, мавр сделал свое дело, мавр может уходить. То есть я все, что меня просили, уже сделала. Расследованием смерти вследствие дорожно-транспортного происшествия меня никто заниматься не уполномочивал. Значит, не твое это, Танечка, дело, так?

Наверное, не мое. И как бы мне ни не давала покоя мысль о том, что это самое ДТП подстроено и кому-то не хотелось видеть героя Алининого приключения живым, я все-таки уйму собственное любопытство.

Так что все, Танечка, у нас с тобой совсем не плохо. Успокоив себя, я повеселела и обрела способность трезво мыслить.

В это время и появился Чернецов.

* * *

Лицо его было белее белого. Он кивнул мне и прошел в комнату. Там он долго пытался справиться с собой, потом резко развернулся в мою сторону от окна, в которое смотрел, беззвучно шевеля губами, и спросил:

— Как это произошло?

Я пожала плечами. Если его интересовало, как произошло, что его жена завела роман с посторонним, я не знаю, не присутствовала при их первой встрече. Увы, я пропустила прелюдию и попала только к финалу.

— Вас интересует, как произошла гибель друга вашей жены? — поинтересовалась я. — Я даже не успела это осознать. Относительно же интересующих вас материалов — вот они. — Я протянула ему пакет с видеокассетой, фотографиями и записями разговоров.

— Боюсь, интерес здесь представляет только видеокассета, — сказала я, — остальное — исключительно прогулки Алины в одиночестве.

Он кивнул и взял пакет. Достав видеокассету, он взглянул на нее, как на скорпиона, готовящегося ужалить.

Потом, вспомнив, сказал:

— Ах да…

И он протянул мой гонорар. Я кивнула. Не знаю, много ли счастья принесла ему моя деятельность. Иногда неведение лучше. Тем более когда все так печально завершается. Моя работа была выполнена, а смотреть на ее результаты мне не хотелось. И хотя спать уже не было смысла — за окнами начинал светлеть мрак, свидетельствуя о скором приближении утра, — мне все же отчаянно хотелось заснуть.

Поэтому я попросила у него прощения за то, что побеспокоила его так поздно, и сделала все возможное, чтобы он понял, что утешать его я не намерена и делать ему в моем доме, увы, больше нечего.

Он это понял и вежливо откланялся.

Когда за ним закрылась дверь, я облегченно вздохнула. В мире вокруг меня воцарились тишина и покой. Я погружалась в них, освобождаясь от ненужных и неприятных воспоминаний о теле, брошенном поперек дороги страшной силой, я ставила точку там, где нужно было поставить запятую. Но сейчас я вспомнила спасительную формулу Скарлетт О'Хара: «Я подумаю об этом завтра».

Сегодня мне нужно хотя бы два часа сна.

Алина налила кофе в чашку и открыла газету. На кухне царил безупречный порядок, несвойственный ее натуре. Просто вчерашний скандал заставил ее забыться в уборке.

Бессонная ночь выдавала себя кругами под глазами. Пальцы немного дрожали. Он вернулся под утро и сначала долго молчал, а потом включил видеомагнитофон.

Он молчал и потом, когда кричала Алина. Потому что, оказывается, он следил за ней. Оказывается, она, как в дешевых романах, была пошло и банально выслежена. Ее любовь превратилась в отвратительно глупую и банальную интрижку благодаря его грязному вмешательству. А он, виновник всего этого, не сказал ни слова. Как будто стал немым. Правда, в один момент, неуловимый и быстрый, он взглянул на нее, и ей показалось, что он хотел что-то сказать, но сдержался. Остановил себя усилием воли, в его глазах мелькнула жалость, и эта жалость разозлила Алину еще сильнее.

Утром он как ни в чем не бывало поцеловал ее на прощанье и ушел на работу. И теперь она, немного успокоившись, решила отвлечь себя хотя бы чтением идиотской газеты.

Усмехнувшись тому, что от истерики она готова спастись столь нетипичным для нее занятием, она раскрыла газету и остолбенела.