– Теперь ты должна беречь себя. Смотри, не рискуй, когда будешь иметь дело с нашими зверями.

– Да я никогда не рискую! – удивленно возразила она.

Лоренцо не нашелся с ответом, в голове у него царил полный хаос.

– А почему у тебя такой мрачный вид, Лоренцо?

– Разве?.. Да нет, я просто вымотался за день. Скоро сезонное закрытие парка. Я представляю, как ты счастлива. А Марк… тоже?

– Конечно!

Ее ответ последовал мгновенно, без секунды колебаний. Лоренцо заставил себя улыбнуться и объявил, что нужно выпить за здоровье будущих родителей.

– Только не ты, а я один, и выпью я водки.

Ему обязательно нужно было взбодриться, а водка была единственным крепким напитком в его доме. Он ушел в кухню, сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, и вернулся в комнату с полным до краев стаканом.

– Ну, и каковы ваши дальнейшие планы? – осведомился он. – Вы поженитесь? Вы останетесь работать здесь?

– О, Марку так нравится работать в твоем зоопарке, что я даже не подумаю просить его уехать отсюда!

– А тебе хотелось бы уехать?

– Да не так чтобы очень. Но позже нам, я думаю, сложно будет жить здесь, в изоляции от внешнего мира – ни яслей, ни школ…

– Да, я понимаю.

Он понял главное: в один прекрасный день она отсюда уедет и, может быть, никогда уже не вернется, а это было еще страшнее, чем видеть ее здесь, каждый день, счастливой.

– И когда же состоится… э-э-э… появление малыша? Мне нужно знать, чтобы найти кого-то на освободившееся место; твоя должность, как ты могла убедиться, здесь отнюдь не лишняя.

– О, можешь не торопиться, я сама узнала об этом только во вторник. Но я решила поскорее сообщить тебе новость самой, мне не хотелось, чтобы ты узнал ее от Марка – уж он-то моментально раструбит ее на всю округу. Он так горд, так доволен!

– Еще бы! – невольно вырвалось у Лоренцо.

Он надеялся, что этот короткий возглас прозвучал не слишком горько.

– Ну, а пока береги себя, Жюли. Если тебе не захочется что-то делать или ты почувствуешь себя усталой, сразу же просигналь мне.

Неожиданно Лоренцо захотел, чтобы она ушла. Он шагнул к двери, надеясь, что она поймет это и оставит его одного, но она задержала его взмахом руки.

– Погоди! Ты же мой лучший друг, ты так много значишь для меня. И Марку это известно, я не скрыла от него нашу альфорскую историю. Так вот: ты согласился бы стать крестным нашего малыша?

Этот вопрос показался Лоренцо неуместным, абсурдным. Жюли предлагала ему нечто вроде утешения, которое ужаснуло его не меньше, чем это словцо – история.

– Не знаю, Жюли… Это большая ответственность, а у меня ее и без того выше головы! Спасибо за твою… за твое доверие. Давай обсудим это позже, ладно?

Она молча смотрела на него несколько минут, которые показались ему пыткой, потом наконец встала и направилась к нему, протянув руки.

– Я очень рада, что поговорила с тобой. Увидимся завтра утром, а пока – спокойной ночи.

Она подошла совсем близко, чтобы поцеловать его в обе щеки, и он успел вдохнуть ее аромат – запах легкой туалетной воды, которой она оставалась верна все эти годы. Не желая длить объятие, Лоренцо отстранился, чтобы дать ей уйти. А потом долго стоял, вслушиваясь в удалявшийся рокот мотора ее машины. Наконец шум затих, а он все еще не двигался, растерянный, рассерженный на самого себя. Сколько усилий он приложил, чтобы держаться с ней по-дружески невозмутимо! Так откуда же взялась эта дурацкая ревность, это чувство покинутости?! Итальянская кровь, текущая в его венах, воспламенялась быстро, он всегда боролся со своей неукротимой натурой.

– Да уймись же ты, дурень! – сказал он себе вполголоса.

Но ему уже было ясно, что невозможно сидеть тут целый вечер одному, и он решил вернуться в парк, обойти территорию, чтобы успокоиться, а там, глядишь, и ночи конец. Может, удастся прийти в себя, пока он будет ходить по аллеям с мощным фонарем в руке. И тогда завтра утром всё уже предстанет в ином свете: он найдет в себе мужество поздравить Марка и будет держаться подальше от Жюли. Но стать крестным… Нет, никогда!

– Не сердись, дорогая, но это не так уж приятно – слышать, как вы постоянно поете ему дифирамбы! Зато стоит мне сделать хоть малейшее замечание, как ты дуешься.

Мод возвела глаза к потолку и решительным движением захлопнула чемодан.

– Я не дуюсь. Я только констатирую, что как только речь заходит о Лоренцо, ты всегда ухитряешься сказать что-нибудь неприятное.

– Ну, хорошо, хорошо, может быть… Но согласись, что он тоже не безупречен. Праздновать день рождения в пятистах километрах отсюда – такое могло прийти в голову только отъявленному эгоисту.

– Представь себе, это пришло в голову не ему, а Валеру. Чтобы сделать сюрприз Лоренцо.

– И он не придумал ничего лучше, как заставить тебя ехать в Юра?

– Меня никто не принуждал, я еду туда с удовольствием. Анук и Летиция с Яном тоже там будут. И если бы ты к нам присоединился, вся семья была бы в сборе.

– Я не могу оставить аптеку.

– Ты прекрасно мог бы доверить ее своему провизору, он уже привык тебя подменять, и ты ему полностью доверяешь. Но ты просто не хочешь ехать – ну, признайся!

Ксавье молчал, ему нечего было возразить. И все же он, конечно, не собирался в это Юра, в этот проклятый парк, о котором ему все уши прожужжали, чтобы увидеть, как его пасынок изображает владельца и повелителя всего этого разномастного и опасного зверья. Поэтому он только спросил:

– Когда ты вернешься?

– В понедельник вечером. Валер забронировал нам номера в маленькой уютной гостинице, в окрестностях Сен-Клод, – ответила она, поглядывая на часы. И с улыбкой добавила: – Он скоро приедет.

– Может, Валер соблаговолит хотя бы выпить с нами чашку кофе?

– Нет, иначе ему придется искать место для парковки. Он будет ждать меня, не выходя из машины.

Ксавье испустил намеренно тяжкий вздох, чтобы подчеркнуть свое недовольство.

– Ладно… Значит, мне ничего не остается, как пожелать тебе весело провести время…

– Это семейный праздник, и нам всем будет тебя не хватать, – заметила Мод.

– Всем… кроме, конечно, Лорана.

Несколько секунд супруги молча мерили друг друга взглядами.

– А ведь Лоренцо был бы просто счастлив показать тебе все, что ему удалось создать.

– Ну да… как мальчишки хвастаются своими игрушками.

– Ох, Ксавье!

Глаза Мод внезапно налились слезами, и Ксавье раскаялся в том, что причинил ей боль.