Потом, наклонившись над ней, он смотрел на нее столь пристально, что по ее телу побежали мурашки.

– Спасибо.

Она покачала головой. Слова не шли с языка. В том числе те три самых главных… А может, в них уже не было необходимости? Джиллиан казалось, что он понял, что она чувствует к нему. Не мог не понять. Не может мужчина так страстно заниматься с женщиной любовью и при этом не ощутить, что творится в ее душе.

– Прости, что не спросил. Насчет презерватива.

– Ничего, все в порядке.

Между ними не должно быть преград.

Он мрачно кивнул, ложась рядом с ней.

– Можно я останусь до утра?

– Конечно.

Она не понимала, почему он спрашивает об этом. Может, он что-то почувствовал?

В любом случае она еще подумает об этом.

Джиллиан проснулась в объятиях Макса. По его дыханию она догадалась, что он не спит.

И вдруг она поняла, что слова, которые она так долго не могла произнести, вот-вот готовы сорваться с губ. Сев, она взглянула на него, освещенного тусклым светом, пробивавшимся из-за занавесок:

– Я люблю тебя, Макс.

Все оказалось очень просто. Слова будто сами слетели с языка. Вот только почему-то она не могла смотреть Максу в глаза – ведь в его взгляде читалось нескрываемое изумление.

Как он мог не знать? Как это могло удивить его – после всего, что было? Может, она неправильно выбрала момент?

Она никогда не признавалась в любви мужчине и не знала: быть может, в мире, где жил Макс, считалось приличным произнести подобные слова лишь после традиционных пожеланий доброго утра?

Это звучало глупо – но, в конце концов, ей казались странными многие особенности жизни королевской семьи. Хорошо, что она любит его, иначе и не подумала бы о том, чтобы провести жизнь среди всех этих безумных ритуалов, под внимательными взглядами всего света.

Вновь откинувшись на постель, она нежно прильнула к нему:

– Кажется, я начинаю к этому привыкать.

– Боюсь, нам не стоит этого делать.

Услышав его слова, она не поняла их смысла, так что просто пропустила мимо ушей. Она все еще упивалась воспоминаниями о прошедшей ночи и чувством необыкновенного облегчения, охватившего ее после того, как она произнесла три заветных слова. Даже если признание прозвучало неловко.

По крайней мере, он над ней не смеялся.

Одно из прекрасных качеств Макса: он никогда не насмехался над чужой неловкостью, хотя сам отличался необыкновенным изяществом во всех своих поступках.

– Это была волшебная ночь, – несмело вымолвила она.

– Да. – Он говорил необыкновенно серьезно и почему-то грустно.

Она не понимала, в чем дело. Может, он устал? Ночью он потратил кучу сил. Сказать по правде, она и сама сомневалась, что, если все их ночи будут похожи на эту, сколь бы чудесной она ни была, у нее останутся силы на что бы то ни было еще.

Не ограничившись первым подходом, они трижды занимались любовью. Макс еще никогда не был столь ненасытен, а она еще ни разу не отдавалась ему столь свободно. Он не знал усталости в ласках и брал ее вновь и вновь, жадно и неутомимо. Она наслаждалась каждой секундой. Даже сейчас, вспоминая эту ночь, она вздрагивала от сладостной боли.

– Прости меня. – Голос Макса звучал еще более мрачно.

Она предпочла бы сделать вид, что не знает, откуда в нем эта горечь. Но не могла.

Впрочем, она могла сказать ему, что это неважно. Что он не обязан признаваться ей в любви – пока она нужна ему. Ведь он недвусмысленно дал ей это понять сегодня ночью.

– Ничего страшного, – проговорила она с притворной живостью, старательно скрывая свое разочарование. Наконец она смогла посмотреть ему прямо в глаза.

Чувствовалось, что он сдерживается изо всех сил, делая вид, что все в порядке, в то время как что-то грызет его изнутри.

– Ты не поняла. Думаю, эта ночь была ошибкой. – Он ошарашенно покачал головой, будто жалея о вырвавшихся словах.

Еще бы он не жалел, идиот! Она не требовала от него слов любви – но она не собиралась терпеть столь презрительного отношения к их прошедшей ночи.

Вдруг ей показалось, что она поняла его озабоченность.

– Ты хочешь делать вид, что мы не занимаемся сексом?

Неужели его это действительно так заботит? Она была потрясена.

– Нам так хорошо вместе, что притворяться не имело бы смысла. Это было бы нечестно по отношению к тебе. И ко мне.

Джиллиан нахмурилась:

– Я не понимаю. Ты хочешь отказаться от секса?

Неужели до свадьбы? Свадебная церемония в королевских семьях готовится как минимум год, а то и два. Что ж, тогда неудивительно, что этой ночью он был так ненасытен.

А почему он тогда отказался от презерватива? Может, надеялся, что она забеременеет, чтобы ускорить свадьбу?

Но это было не похоже на Макса. Он не умел идти к цели исподволь, предпочитая двигаться к ней напрямик.

– Если мы по-прежнему будем заниматься сексом, потом нам будет еще тяжелее расстаться. Не говоря уже о том, что про наши отношения может прознать пресса. Нам и так повезло, что до сих пор репортеры ничего не пронюхали.

Джиллиан всегда подозревала, что молчание прессы было связано не только с их осмотрительностью, но и с тем влиянием, которым пользовался ее отец. Но сейчас это ее мало волновало.

– Расстаться? – переспросила она в растерянности. – Зачем нам расставаться?

Они же собираются пожениться. Или нет? Ее сердце сжал холодный страх.

Неужели нет?

Но в его лице не было и проблеска надежды. Как и в его словах:

– Нам все равно придется расстаться. Думаю, ты сама отлично это понимаешь.

– Не понимаю. Представь, что я глупая, объясни мне на чистоту, – с трудом проговорила Джиллиан.

– Я не могу жениться на женщине, которая не сможет родить наследника трона. Это жестоко, я понимаю, но такова жизнь.

– Я не могу родить наследника? – все еще недоумевая, переспросила она. Тем не менее она, кажется, начинала понемногу прозревать. Внезапно ей стало ужасно неловко лежать вот так – обнаженной, в одной постели с ним.

Нахмурившись, он сел на кровати. Казалось, он не испытывает неловкости от собственной наготы – по крайней мере, он даже не подумал прикрыться.

– Ты, кажется, сказала, что читала результаты своего обследования?

– Я сказала, что получила их.

– Я видел открытый конверт.

– Бабушка позвонила. Я не успела проглядеть бумаги.