Пять, мать его, лет я потратила на мужика, который самозабвенно пихал свои причиндалы в кого ни попадя. В какую-то рыжую, пусть и очень красивую. Улыбался ей, позволял ерошить свои волосы, устраивал романтические прогулки в цветущем саду. Господи, ненавижу рыжих.

– Вот, пожалуйста, – Нина ставит передо мной большую бутылку с антисептиком.

Я тянусь к ней, но, как пьяная, промахиваюсь и только с третьей попытки беру в руки. Откручиваю крышку, она летит на пол, вслед за каталогом. Щедро поливаю ладони, протираю пальцы, размазываю жидкость до локтей. Мне нужно избавиться от ощущения, что держала что-то заразное. Смердящее предательством.

Девочки из агентства шепчутся в углу, поглядывая на меня, а мне так неудобно. Я отняла у них несколько месяцев жизни! Лёня же сам хотел красивую свадьбу, убеждал, что это событие у нас обоих – раз и навсегда. Да что ж думаю о нём? Почему нельзя точно так же стереть из памяти этого козла, как бактерии с рук?

Снова лью на руку антисептик – прошлой дозы мне показалось мало. Нина пытается меня успокоить, Аннушка охает, но я уже в норме. Мне нужно скорее убраться отсюда, выбраться на воздух и там уже придумать, как быть.

Как сказать этим хорошим девушкам, что свадьбы не будет? Как избавиться от зудящей внутри потребности рвануть в "Великобританию" и своими глазами увидеть Лёню в объятиях этой рыжей? Как устоять?

Сжимаю виски, но пульсирующая боль продолжает рвать голову на части. Душно. Мне нужно на воздух, и я, неловко опираясь на руку, поднимаюсь со стула.

– Простите, я… свадьбы не будет. Это окончательное решение.

Всё, я сказала это вслух, я смогла. Всё, обратного пути нет.

– Чего только не случается, – мудро замечает Нина и тепло улыбается.

– Нина, Аннушка, спасибо вам. От всей души.

Нина берёт мои руки в свои, смотрит на меня без унизительного сочувствия. Её пальцы тёплые, ладони мягкие, а объятия пахнут пряностями.

– Берегите себя, Варвара. И да, мы вас всё равно ждём. Приезжайте хотя бы просто чаю попить, мы уже к вам привыкли.

Аннушка активно кивает, щедро одаривая меня улыбкой. Такая хорошая, все они хорошие.

Я уже почти в норме, потому улыбаюсь, обещаю позвонить завтра и выхожу из агентства с высоко поднятой головой.

А оказавшись на улице, сдуваюсь. Растерянно смотрю по сторонам и не могу придумать, куда мне податься. Домой, где всё напоминает о Лёне, нашем счастье? Где каждый уголок пропитан им, каждая мелочь способна раздавить ворохом воспоминаний? Нет, туда мне тоже нельзя. Хотя бы в ближайшее время.

Может быть, на работу? Отменить долгожданный отпуск, зарыться в отчёты и, не поднимая головы, так провести несколько дней подряд? Или уехать к родителям и долго-долго рыдать на плече у сестры? Не знаю.

Ноги несут меня куда-то, но я не разбираю дороги. Просто иду, глядя на асфальт, сворачиваю на шумные проспекты, миную тихие улочки. Наверное, несколько часов сижу в чужом дворе, качаюсь на качелях, а хмурый мальчик смотрит на меня искоса, ковыряя лопаткой песок. Кажется, ему тоже хочется прокатиться, но странная тётя не даёт. Вскоре мальчика забирает домой красивая женщина, он напоследок показывает мне язык и обзывает козой.

Сумерки окрашивают небо в серый, а после в тёмно-голубой. Я не знаю ни который сейчас час, ни что мне делать дальше. Может, остаться в этом дворике и стать местной достопримечательностью? Скрасить будни жителей своим придурковатым видом? Меня запишут в ряды городских сумасшедших, сложат обо мне парочку легенд, да и привыкнут.

Наверное, завтра я буду в порядке. Вероятно, даже научусь снова улыбаться, вот только как пережить эту ночь ума не приложу.

Я впадаю в какой-то транс и дико пугаюсь, когда оживает лежащий в сумке мобильный. Лёня. Первым приходит желание сбросить звонок, но я, наверное, держусь за призрачную мысль, что всё это – чудовищный розыгрыш, чья-то злая шутка. Где-то в глубине души мне очень хочется в это верить.

– Привет, – в его голосе только радость и немножко усталости. Зажмуриваюсь, а ребро телефона оставляет глубокий след на ладони. – Варь, всё хорошо? Чего ты молчишь?

– Я… – где только силы берутся вообще разговаривать? – Я гуляю.

Ну же, Лёня. Убеди меня, что фотографии – фарс. Скажи, что уже несколько часов дома меня ждёшь, открыл вино и нашёл очередной дурацкий фильм на вечер. Уверь, что скучаешь и даже разозлись на моё отсутствие. Сделай хоть что-нибудь, чтобы я поверила тебе.

– Не гуляй долго, а то на улице куча идиотов! – тревожится Лёня, а я смаргиваю кипучие слёзы. – Будешь умницей, да?

– Я всегда умница.

– За то я тебя и люблю, – как по голове котёнка гладит. – Варь, я, в общем, чего звоню. Поклонский сегодня лютует, а у меня же с завтрашнего дня отпуск. Надо многое закончить. Ты же понимаешь? В общем, он меня завалил работой по уши, я, дай бог, если к полуночи освобожусь, а то и к утру. Не жди меня, спать ложись. Хорошо, любимая?

Он тарахтит и много извиняется, а я бормочу в ответ что-то неразборчивое.

– Ты ж знаешь Поклонского, ему нужно, чтобы все винтики работали безукоризненно. Сам не живёт и другим не даёт, – ворчит Лёня и даже вздыхает, а я поднимаюсь со скрипучих качелей и иду в сторону остановки.

– На работе, значит? – уточняю глухо, а Лёня угукает и быстро прощается.

Говорит, что торопится, Поклонский считай над душой стоит и требует результатов.

Я бреду вперёд и снова плачу. Ну не дура ли? Хорошо, что на улице темно, и моих слёз никто не видит. Тошнит. Я опираюсь рукой на фонарный столб, но пустой желудок выпускает лишь воздух. Спазмом сводит живот. Дышу поверхностно, как загнанная собака, но в итоге легчает.

Я сама не понимаю, как меня выносит на улицу Тополиную, где стеклянной башней высится офисное здание холдинга «Мегастрой». Как я тут оказалась? Не понимаю.

Я брожу вокруг, долго смотрю на парковку, подхожу к центральному входу. Задираю голову, нахожу окна кабинета Леонида, но за стёклами кромешная тьма. Как и на всём этаже.

Вдруг отчётливо понимаю, что теперь точно конец. Лёни здесь нет. Я не только чувствую это, у меня даже доказательства есть помимо тьмы за окнами.

Парковка, на которой я торчала до этого, пустая. У Лёни довольно приметный автомобиль, но его нет. Там стоит лишь парочка машин, одна из которых личная Поклонского, но у Леонида не хватит денег даже на дверцу от неё.

Я слишком хорошо знаю этого мужика. И знаю, что он везде и всюду на колёсах, включая магазин за углом. А значит…

Значит, только что с треском порвалась последняя ниточка, которой была сшита наша с ним любовь.

– Ты плачешь? – я оборачиваюсь, торопливо вытирая слёзы, а Поклонский стоит в паре шагов, судорожно сжимая кулаки.

Откуда он тут взялся?

Я что-то говорю, ругаю саму себя. Порываюсь сбежать, но Дмитрий надвигается, как тайфун. Я только рукой отгородиться пытаюсь, но он уже слишком близко. Ладонями щёки накрывает, лицо моё в свете фонарей рассматривает, дышит глубоко, а на виске бьётся жилка.