Чего именно он от меня потребует?

— Можешь открыть глаза. Она ушла.

Хриплый голос, произносивший слова с чужеземным акцентом, звучал добродушно. Я повиновалась и увидела Дженина в домашнем халате какого-то особенно ядовитого желтого цвета, закрывавшем его от шеи до самых лодыжек. Хозяин сидел за столом, заваленным стопками документов и ворохами свитков. Возле его правой руки лежали кожаный кошель, из которого торчали деревянные палочки, и другой, в котором супруг носил серебро. Слева стоял канделябр со свечами лучшего качества; от них шел золотистый свет, в лучах которого плясали пылинки. Но запах в комнате был резкий, неприятный — запах пыли, пергамента и недавно разведенных чернил. Я невольно сморщила нос. По наитию я догадалась, что так пахнет богатство, которое рождается из этих аккуратных записей. У меня даже почти прошел страх.

— Входи. Подойди ближе к огню.

Я сделала робкий шажок. Во всяком случае, он не собирался бросаться на меня прямо сию минуту. Ни один из нас не был обнажен ни в малейшей степени.

— Вот. — Он потянулся к большому сундуку, стоявшему рядом, вынул оттуда накидку, встряхнул. — Замерзнешь. Возьми. Это тебе.

Впервые в жизни я получила настоящий подарок и сразу закуталась в роскошную накидку, восхищаясь тонкой работой ткача, мягкостью шерсти и ее теплым красно-коричневым цветом. Теперь мне недоставало только пары башмаков. Наверное, мастер Перрерс заметил, как я переминаюсь с ноги на ногу на холодных досках пола.

— Надень вот это!

И подтолкнул ко мне по полу пару кожаных туфель нелепого красного цвета. Очень больших, зато мягких и нагретых его ногами. Я обулась и вздохнула от удовольствия.

— Ты невинна? — спокойно поинтересовался он.

Все удовольствие тут же испарилось, как туман под лучами утреннего солнца, кровь в жилах заледенела, как и ноги, по телу пробежал озноб. Я покрылась гусиной кожей. Мне не хотелось, чтобы этот старик прикасался ко мне. Меньше всего на свете я хотела оказаться с ним в одной постели, где он станет шарить по моему обнаженному телу своими испачканными в чернилах пальцами, царапая меня к тому же неподстриженными ногтями.

— Да, — выговорила я с трудом, надеясь, что он не заметит отвращения в моем голосе, однако мастер Перрерс смотрел на меня пристально, прищурив глаза. Неужели ему и так непонятно? Я почувствовала, как от унижения начинает пылать лицо.

— Само собой разумеется, — заметил мой супруг, коротко кивнув. — Позволь, я скажу тебе кое-что такое, что прогонит тревогу с твоего лица. Я тебя не трону. Уже много лет я не нахожу удовольствия в женщинах. — Я никогда еще не слышала, чтобы он произносил так много слов подряд.

— Тогда отчего же вы на мне женились? — спросила я.

Раз уж мне нечего больше ему дать, то я полагала, что он стремится заполучить юную деву на свое ложе. А если это не так?.. Мастер Перрерс посмотрел на меня с таким удивлением, словно заговорил один из его гроссбухов, потом хмыкнул — вероятно, нашел это забавным.

— Мне нужно, чтобы кто-то заботился обо мне в старости. Нужна жена, чтобы моя сестрица успокоилась и не грызла меня, заставляя жениться на купеческой дочке, семья которой потребует от меня ощутимых расходов.

А!.. Я вздохнула. Сама же просила его сказать правду, так на что жаловаться? Я стану о нем заботиться и ничего не потребую взамен. Не слишком-то лестно.

— Тебе брак обеспечит прочное положение, — продолжал он, будто читая мои мысли. Потом добавил: — У тебя есть на примете молодой любовник?

— Нет! — Его прямота поразила меня. — Ну, пока еще нет. Я не знакома ни с кем из молодых людей.

— Вот и хорошо, — усмехнулся он. — Тогда, думаю, мы отлично поладим. А когда ты присмотришь себе молодого человека, который придется тебе по вкусу, скажешь мне. Я сделаю в завещании распоряжения в твою пользу.

И вернулся к своим счетам. Я стояла и молча смотрела, не зная, что делать и говорить теперь, когда он объяснил, что от меня требуется. Может, мне уйти? Его заскорузлая рука с толстыми пальцами двигалась вверх и вниз по колонкам записей, по рядам цифр, возникавших под его пером, по тянувшимся сверху вниз пометкам, на которые он не жалел чернил. Меня это зачаровывало. Текли минуты. Волнение утихло. Да, не могу же я стоять здесь до конца света.

— Что я должна теперь делать, мастер Перрерс?

Он поднял на меня взгляд, удивленный тем, что я все еще в спальне.

— Тебе хочется спать?

— Нет.

— Наверное, кое-что нужно сделать. Давай… — Он посмотрел вокруг своими водянистыми глазами. — Налей две кружки эля и садись сюда.

Я налила эль и села на табурет, который муж подтолкнул в мою сторону.

— Ты умеешь писать?

— Умею.

В последние годы в аббатстве, побуждаемая невыносимой скукой, от которой я рада была искать спасения даже в учебе, я стала более прилежно относиться к урокам — настолько, что сестра Года в знак благодарности посвятила четки святому Иуде Фаддею[10], который считается покровителем безнадежных дел. И теперь я могла писать совершенно уверенно.

— Значит, и монастыри на что-то годятся… А числа умеешь писать, складывать, вычитать?

— Нет.

— Ну, научишься. Давай. — Он повернул учетную книгу и толкнул ко мне через стол. — Перепиши этот список. А я посмотрю.

Я села к столу, сгорая от своего извечного любопытства, разобралась, чего именно от меня ждут, и, взяв одно из перьев, стала очинять его острым ножиком, который мой муж держал наготове для этой цели. Умению хорошо очинить перо я научилась по случайности (а может быть, и по собственному хотению) у женщины редкой красоты и порочных наклонностей, которая однажды почтила аббатство своим присутствием. У женщины, которая имела достойную сожаления привычку возникать в моих мыслях тогда, когда мне этого меньше всего хотелось. Сейчас было не место и не время для нее, столь превозносимой всеми графини Кентской.

— Это что? — спросила я, изгнав из мыслей образ графини. И указала на кожаный кошель.

— Счетные палочки.

— А что ими делают? И для чего на них зарубки?

— Они отмечают поступления, долги выплаченные и долги, подлежащие оплате, — объяснил мне муж, с тревогой поглядывая, не испорчу ли я его перо. — Палочка расщепляется на две половинки, и каждая сторона — заимодавец и заемщик — хранит одну половинку у себя. Они должны совпадать.

— Умно придумано, — заметила я, взяла одну палочку и рассмотрела повнимательнее. Она была прекрасно выточена из орехового дерева, а единственным ее назначением было регистрировать владение деньгами.

— Не обращай на них внимания. Пиши цифры!