— Что?

— Что "что"?

— Тебя что-то беспокоит?

— А тебя нет?

Не нашла ли она телефон?

— Нам не надо поговорить о том, что сейчас там было?

Она не нашла телефона.

— Конечно, надо, — сказал он, — но не тут, на стоянке, пока Сэм дожидается нас на крыльце, а родители ждут дома.

— Так когда?

— Вечером?

— Вечером? С вопросительным? Или вечером.

— Вечером.

— Обещаешь?

— Джулия.

— И не давай ему засесть в комнате с планшетом. Пусть знает, что мы в расстройстве.

— Он знает.

— Да, но я хочу, чтобы он знал, даже когда меня нет.

— Он будет знать.

— Обещаешь? — Она спросила, на этот раз скорее обронив вопрос, а не беззаботно возвысив.

— Провалиться мне, не сходя с места.

Она могла бы сказать больше — привести примеры из недавнего прошлого или объяснить, почему ее заботит не наказание, а укрепление их недавно кальцинировавшихся и совершенно не так, как надо, распределенных родительских ролей, — но в итоге предпочла нежно, но крепко взять Джейкоба за локоть.

— До вечера.

Раньше прикосновения всегда спасали их. Какова бы ни была злость или обида, какова бы ни была глубина отчуждения, прикосновение, даже легкое или мимолетное, напоминало им об их долгой общности. Ладонь на шее — все нахлынуло снова. Положить голову на плечо — закипают гормоны, память любви. Временами преодолеть расстояние, протянуть руку было почти невозможно. Временами это было невозможно. Оба знали это чувство слишком хорошо, в тишине темной комнаты, глядя в один и тот же потолок: "Если б я мог разжать пальцы, то и пальцы моего сердца могли бы разжаться. Но я не могу. Я хочу дотянуться до тебя и хочу, чтобы ты дотянулась до меня. Но не могу".

— Извини, что испортил утро, — сказал Джейкоб. — Я хотел, чтобы ты отдыхала целый день.

— Не ты же написал эти слова.

— И не Сэм.

— Джейкоб…

— Что?

— Так не может быть, и так не будет, чтобы один из нас ему верил, а другой нет.

— Так верь ему.

— Ясно, что это он.

— Все равно верь. Мы его родители.

— Именно. И нам нужно его научить, что действия имеют последствия.

— Верить ему — это важнее, — сказал Джейкоб, и выходило, что разговор слишком быстро переключился на его собственные тревоги. Чего ради он решил упираться?

— Нет, — возразила Джулия, — важнее его любить. И пройдя через наказание, он будет знать, что наша любовь, которая заставляет нас время от времени причинять ему боль, и есть самое важное.

Джейкоб открыл перед Джулией дверцу ее машины со словами:

— Продолжение следует.

— Да, следует. Но мне надо услышать от тебя сейчас, что мы на одной странице.

— Что я ему не верю?

— Нет, что независимо от этого ты поможешь мне дать ему понять: он нас расстроил и должен извиниться.

Джейкоба это бесило. Он злился на Джулию за то, что она заставляла его предать Сэма, злился на себя за то, что сдался. Если оставалась еще какая-то злоба, то это уже на Сэма.

— Угу, — согласился Джейкоб.

— Да?

— Да.

— Спасибо, — сказала она, забираясь в машину. — Продолжим вечером.

— Угу, — подытожил Джейкоб, захлопывая дверцу, — и можешь не тропиться, времени у тебя сколько хочешь.

— А если сколько хочу не поместится в один день?

— А у меня вечером это совещание в Эйч-Би-Оу.

— Какое совещание?

— Но не раньше семи. Я говорил тебе. Но ты все равно, наверное, еще не вернешься.

— Как знать.

— Неудачно, что оно в выходной, но это всего на часок-другой.

— Вот и хорошо.

Он пожал ее локоть и сказал:

— Возьми все, что осталось.

— От чего?

— От дня.

Домой ехали в молчании, если не считать "Национального общественного радио", чье проникновение повсюду превращает его в разновидность тишины. Джейкоб взглянул через зеркало на Сэма.

— Я зашел и съел тута банку вашего тунца, мисс Дейзи.

— У тебя припадок или что?

— Это из кино. Только там мог быть и лосось.

Джейкоб понимал, что не нужно позволять Сэму у себя за спиной утыкаться в планшет, но бедный парень довольно получил за утро. Было бы только справедливо дать ему немного утешиться. И тем самым отодвинуть разговор, который Джейкоб не хотел начинать сейчас, да и вообще.

На обед Джейкоб собирался приготовить что-нибудь замысловатое, но после звонка, поступившего от рава Зингера в девять пятнадцать, он попросил родителей, Ирва и Дебору, прийти пораньше и присмотреть за Максом и Бенджи. Так что никаких французских тостов из бриошей с рикоттой. Ни чечевичного салата, ни салата из шинкованной брюссельской капусты. Зато будут калории.

— Два куска ржаного с мягким арахисовым маслом, порезаны наискось, — сказал Джейкоб, протягивая тарелку Бенджи.

Еду перехватил Макс:

— Это вообще-то мое.

— Точно, — согласился Джейкоб, подавая Бенджи его миску, — потому что у тебя медовые мюсли с рисовым молоком.

Макс заглянул Бенджи в миску:

— Это обычные мюсли с медом.

— Да.

— Чего же ты ему врешь?

— Спасибо, Макс.

— А я просил поджарить хлеб, а не испепелять.

— Испелять? — не понял Бенджи.

— Уничтожать огнем, — пояснила Дебора.

— А где наш Камю? — спросил Ирв.

— Не трогайте его, — сказал Джейкоб.

— Эй, Макси, — произнес Ирв, подтягивая внука к себе, — мне как-то рассказали про один невероятный зоопарк…

— Где Сэм? — спросила Дебора.

— Врать некрасиво, — сказал Бенджи.

Макс хохотнул.

— Молодец, — одобрил Ирв. — Правда же?

— Утром у него были неприятности в Еврейской школе, и он сейчас отбывает срок у себя в комнате. — Макс обратился к Бенджи: — Я не врал.

Макс посмотрел в миску Бенджи и заявил:

— Ты видишь, это даже не мед. Это агава.

— Хочу к маме.

— Мы ей дали выходной.

— Выходной от нас? — уточнил Бенни.